Дни яблок
Шрифт:
— Счастье! — радостно сказал я. — Зильничи… И так скоро! Интересно — где?
— Майстер! — откликнулись пряники хором (кроме совы). — Мы сопроводим тебя!
— «Мы» останемся дома, — отрезал все пути я. — Живенько стеречь отправляйтесь. И клубки вот… тоже стерегите, вместе с целым домом, а то могут отопление выключить или за крышу возьмутся. Там же чинить и чинить.
На том и расстались. Я вымыл посуду и пошёл собираться. Пряники вооружались, кто чем. Слышалось кошачье шипение, на кухне упала ложечка.
За окнами тем временем прозёвывалось ещё одно серое утро. Люблю их основные
Подъезд за ночь выстыл — тянуло дымом и сыростью…
Я запер обе двери и покинул дом. На третьем этаже вздохнул. Безрезультатно…
Похолодало. И город наш — что кварц прозрачный. Если сквозь такой глядеть на солнце, будут видны прожилки и радужные разводы, а также муть — почти что будущее.
В такие дни жестяной флюгер на Артшколе скрипит словом «Норд» и низко-низко, над самыми крышами обветшалых модернов, текут серые косматые облака и вся небесная мгла. А пальцы мерзнут. Долго дышу в горсть.
— Видите, какая погода? — говорит продавщица хризантем покупательнице. — Я вам скажу какая — почти литепло[82]. Хорошая, так себе, погода. Не жарко и даже очень! Ну в смысле, как — условно тепло. На самом деле теплоты нема. Колотун!
— Теперь до Пасхи, — отвечает ей покупательница и забирает цветы. — Зима!
— Ага, да, — отсчитывает сдачу продавщица. — А там уже верба и всё…
Я забыл перчатки. Или потерял.
Я иду на Тoрги за случаем. Тoрги у нас давно. Всегда, а может быть и раньше. Каждый раз на новом месте — Житный, Скоморох или Сенка, — лишь бы сделка. Тoрги — рынок незаметный и гости там неброские, с особенным товаром. Для каждого — своё. Мне вот, например, травы — значит, Зильничи. Знать бы только, где они сегодня.
Не спросишь — не узнаешь.
В дни Тoргов в городе — мгла и движения. Сбываются в тумане чьи-то сны, а всё предсказанное грядёт — расправляет, так сказать, крылья несчастий.
На углу Кудрицкой известные психопомпы-воробьи грелись на вывеске кафе «Брама». Проще сказать — обсели жестяного льва. Несколько плоского — от этого сердитого, но по натуре стеснительного.
— Ну, — сказал я, — привет, проныры. Вот вам проса жменька. А мне вход — мост чили стенка? Ведите!
Воробьи вспорхнули, серыми клубками попрыгали по земле, гоняясь за зёрнами, вернулись на ту же вывеску и оттуда глянули на меня хмуро. Один подлетел и вовсе близко — завис, трепеща крыльцами, у самого лица моего.
Затем птица выдала негодующую трель, нырнула вниз, словно хотела вспороть мне куртку и плоть, облетела вокруг, тонко свистнула — и помчалась по Кудрицкой вниз. Остальная шайка пернатых, шумно переругиваясь, поспешила вслед. Пошёл через дорогу, к бульвару, дальше вниз за воробьями и я.
Психопомпы вели недолго. За перекрёсток, в начало бульвара, к детской площадке, по правую руку от дороги. Там, между елью и каштаном, ржаво скрипела каруселька — такой себе крест-накрест в круге: восемь сиденьиц со спинкой — синие с зелёным.
— Вот что! Значит, Сенка, — довольно сказал я, — нечаянная радость. Не придётся бить ноги хотя бы. Комфорт.
Я устроился в карусельке, надо сказать — ввиду худобы втиснулся
— Зачем ты столько вертишься? — рассердился я. — Приехали, стоп уже! Халихало!
Каруселька послушно встала как вкопанная — естественно, меня швырнуло вперёд и сильно впечатало в предыдущее сиденье.
— Можно осторожно? — поинтересовались оттуда.
— Нужно всегда, — ответил я, встал и поправил сумку. Лучше не оглядываться в такие дни. И не ждать, что кто-то обернётся — ведь неизвестно кем…
У нас наверху Тoрги пусть и поменьше, но атмосфера поавантажнее — можно купить свиток предсказаний на позавчера, но годных. Ложку старого яда — ещё хорошую. Выменять щастячко на забобон, взять цыганского золота горсть и волшебный жёлудь на поход. Или, допустим, калачики на сдачу — они цветут красиво и много воды не просят. За загадку — почти ведь просто так. А Тoрги на Низу, у реки, я не люблю — там сплошные ужасы и гримасы мрака. В смысле, волхвы засмальцованные — иногда с проклятиями, но чаще с перегаром.
Зильничи обычно от Змеиного столба и дальше, по Кудрицкой — вниз, до самой каланчи. Совершенно призрачной и прекрасной. А город около как город. Мы, кто на Торгах, не видим его, он — нас. Почти…
Сразу за входом на Зильничи всё точно не так же, почти совсем. Мимо и сквозь, как и положено, осторожно ползёт на площадь не наша двойка — довольно кургузый пульман. Школа торговая где и была — на углу Обсерваторской, но бульвара нет. Как раз на его месте Тoрги, а будущий техникум связи тут на этаж ниже, зато с башенками, шпилями и флагами на них. Трамвайчик звякает, флаги реют, северному ветру подчинись. И плывут за край неба, на юг и дальше над Торгами низенькие облачка. Свежо, без солнца и не холодно — всё, как я люблю.
Над голыми каштанами и проводами шныряют стайками психопомпы, надо сказать, разнообразные, некоторые из них пёстрые, не по погоде совсем. Всюду шастает босоногий народец, порхают весёлые, прямо с утра, повитрульки с ботинками, и слышно, как перекликаются через площадь гости — от ворот к воротам. Бойкое место. Чуть выше всех — в стылом хмуристом небе серые гуси стремятся на запад, к себе, за гору и реку. Но путь одолеть не могут и о грехах печалятся.
— Берёзовый веник сметает зло! — крикнули мне в ухо. Звук был яркий, но с помехой. Как бидон упал. Источником его случился аккуратный дедушка в искусственной шляпе «в дырочку» и армейской плащ-палатке. Босой. Перед ним скалилась щелями высокая корзина, битком набитая соломой.
— Не ходим просто. Берём зилля, — таинственно крикнул старец и пнул корзину кулаком. Та охнула.
— Не холодно в ноги? — поинтересовался я.
— Берём зилля, — продолжил старик звонко. — Не у меня…
— Вам надо жевать ватку, — высокомерно заметил я. — Или прикладывать. Говорят, тоже помогает…
Зильничи не самые шумные Торги. Много учёности. А где она — там тишина… Не всегда.
— Стрэйнжерс ин зе найт… — пел кто-то немного глуховатым, подозрительно знакомым голоском. — Там-тиби-тиби-там-тиби-ти-би… Ку-у!