Дни яблок
Шрифт:
— А отку… — начала девушка. — А, да!
Она сняла с себя цепочку, серебряную… На цепочке висело небольшое каменное колечко.
— Пряслице! — сказал я ему. — Сковорода, иди сюда…
Пряслице заметно дрогнуло, сделало попытку перейти из рук в руки прямо в воздухе, но серебряная цепочка не пустила.
— Сейчас скажу, что вижу… — вздохнул я. — У вас отец умер… пол-год а, да… а, нет! Переход же… На летнее солнцестояние, да. Четыре месяца тому, значит, или чуть больше.
Кофе в чашке у девушки угрожающе зашипел и начал подниматься,
— Переставьте его на соседний столик, — посоветовал я. — Пусть там пошипит. И испачкает всё. Такое бывает здесь.
Тётя Света смотрела на наши манипуляции внимательно. Глаза она сделала совсем маленькие, к тому же показала мне тряпку, внешне мокрую. Тёти Светины подозрения и угрозы показались мне необоснованными.
— Да… — продолжил я. — Так вот. Там у вас вопрос к нему был. Про чеки… Мучительный… Всех он мучает. Все ищут. Такая ссора… ужасно просто, как вы все обзываетесь. А… неродная… У вас, получается, мачеха, да? И брат сводный?
— Угу, — тревожно сказала девушка… — А, а…
— К тому же квартира вдобавок, — уточнил я. — Вы живёте отдельно ведь? Совсем отдельно. В своей квартире? Это квартира… получается, деда?
— Мамина, — сказала девушка, пошмыгивая. — Но получал дед. На Пересечении… Знаете, там есть такой… Семь этажей и пять…
И она сняла с цепочки пряслице.
— Знаю, да, — нетерпеливо ответил я. — Чеки, кстати, на даче. В старом бушлатике. У вас же отец… поначалу был на флоте, да?
— Да… — ответила девушка. — Ходил. И в океан даже. А потом… потом… ну, он в медицинский поступил. С мамой там познакомился… Работали всю жизнь в Октябрьской. Мама, она…
— Я знаю, — ответил я… — Но это давнее. А скажите, у вас отец, он… в Анголе же побывал, да? По работе… долго?
— Всё она, — глухо сказала девушка и пододвинула пряслице ко мне, — Юлия Пална его. Подбила на третий контракт. И… и… и…
— И гепатит, — закончил я. — Не терзайте себя. Есть ключи от дачи?
— Да… пока, — растерянно ответила девушка.
— Так бегом, ведь рабочий день, — сказал я. — Представляете себе, где бушлатик этот?
— Да! — оживлённо заметила девушка.
— Скоро до него доберётся крыса, — рассказал известное я. — Но у вас больше шансов успеть первой… А потом отдадите эти ключи при свидетелях и на дачу ни ногой, никогда. Плохое место.
Пряслице на столе чуть заметно дрогнуло. И я спрятал его.
Девушка подскочила, бросилась к выходу, потом вернулась, зачем-то поцеловала меня, крепко, — и спросила: «А Ромка?»
— Это первый брак, — сказал я и допил совсем остывший кофе.
— Первый? — совершенно изумилась бровями девушка.
Тётя Света прикрутила звук в «Весне» ради такого случая и вся обратилась в слух.
— Второй будет лучше, — заверил девушку я.
Тётя Света чихнула и разбила бокал.
— Будьте здоровы, — сказали мы хором. — На счастье, — заметил я. — А у вас время… — напомнил девушке я. — Бегите скоро. В зелёные машины не садиться,
Девушка кивнула и побежала. Как велено.
— И куда же ты её отправил, отакую из подскоком? — поинтересовалась тётя Света.
— До вечера вернётся, — ответил я.
— Ну, то ясно, — продолжила допрос тётя Света. — Я спрашиваю не за себя, там сложная ситуа…
— На Сады поедет, — сказал я, предваряя эпопею — А ещё понять никак не мог, что это за место — земля на воде, в городе и нигде, думал — намыв.
— И ничего не намыв, — благостно отозвалась тётя Света и налила посетителю кофе, — и совсем не нигде. Там улицы есть даже. Первая, например. Синяя, Третья Вишнёвая, проезд.
— Мост там построят и снесут всю эту синюю вишнёвую к чертям собачьим, — безмятежно ответил я. — Спасибо за пепси-колку, тёть Света, очень попустило, хоть не звенит в голове, — сказал я и покинул гостеприимную «Браму».
Дождь прошёл, туман на время истончился до лёгкого флёра. Город в нём смотрелся пронзительно и цеплял на себя призраки жёлтых листья из ниоткуда. Листья, конечно, были кленовые и красивые, некоторые даже багрец и восторг — но ведь последний клён на Сенке облетел пару недель назад…
Я решил пройтись по площади, может быть, зайти в Дом Книги, а может, и в гастроном — иногда, после обеда, там выбрасывают лимонные дольки. Я ем их подсохшими, тогда внутри они пахнут, как счастье — особенно если в чай при этом добавить мяты или что-то вроде. И увидел, что Гамелина стоит около Змеиной колонны в кругу тщательно отремонтированной старой брусчатки-мозаики. Аня в красном пальто и с ней пара девочек из класса. Змеиный столп, зеленеющий медью голов и тулов, и заалевший розовый павлин над всеми ними. И Сенка, клёны, осень, сон — как фон.
— Гамелина! — обрадовался я, помахал ей и, возможно, даже подпрыгнул. Чуть-чуть…
— Даник! — крикнула Аня и помахала двумя руками. Сумка соскользнула у неё с плеча.
И мы пошли навстречу друг другу… Пока не встретились. Ладони у Гамелиной были тёплые. А от пальто пахло будто дымом.
— Нет, — сразу сказала Аня. — Нет и снова нет. Не буду.
— Что?
— Целоваться — здесь очень много народу… Смотрят же. Будет рассказ.
— Здесь очень много всего и в земле. Прямо под ногами, — ответил ей я и попытался ухватить за локоть. — И никакого рассказа… почти.
— Трубы, да. Всякие проводки…
— Да я не об этом. Под домами, кстати, ещё больше.
— Правильно, там же подвалы, — прохихикала уворачивающаяся от меня Гамелина.
И я её поцеловал…
Розовый павлин парил вокруг колонны неспешно. Оперение его стало будто бы темнее и одновременно с этим ярче. Цвет этот можно было бы назвать алым или «как тюльпан»…
Змеиные головы, все три, внимательно следили за птицей. Одна, настоящая, всё время моргала. Остальные высовывали из зелёных пастей чёрные язычки и быстро ощупывали день вокруг, сколько могли.