Дни яблок
Шрифт:
— Спасибо за помощь, — смутился я, — мне нечем будет отдать, а вы силы и время потратите на меня…
— Не проблема совершенно, — заметила женщина и забрала у меня куртку. — Помоги мне с печкой. Газа у меня тут нет, приходится готовить на такой вот плите. Сумеешь растопить?
С щепками и поленьями в печи я справился быстро. Тяга была хорошей, плита скоро согрелась — и чайник вскипел, почти не заставив себя ждать.
— Как это к вам ещё не провели газ? И дрова эти, такая ведь возня… — спросил я, разглядывая еле видимые сквозь дверцу огоньки
— Да я тут незаметно так обретаюсь, — безмятежно отозвалась хозяйка. — А с дровами, ну мне и надо немного. Приспособилась. Ты хочешь заварить чай? Открой настенный шкафчик — там всё есть.
Неизвестно откуда она достала простую деревянную коробку с шитьём и разглядывала нитки, видимо, подбирала под цвет куртки.
— Если тебе не трудно, — попросила меня она. — Продень нитку в иглу, а то свет осенний, слабый.
Я выполнил просьбу, игла была старой, закалённой неизвестно где, я бы сказал, и разговаривать со мной не захотела. Здесь вообще всё помалкивало со значением, со мной не говорило — может, оттого, что было очень простым, скромным… Такие вещи всегда молчаливы, уж очень давно служат одному хозяину или хозяйке.
— Спасибо, — сказала женщина и принялась за шитьё.
Я занялся чайником, от печки тянуло сладким дымком, видимо, дрова были из плодового дерева — вишни или же яблони.
— Ну вот, — отозвалась женщина, — готова твоя куртка, видишь, как я быстро, а ты мялся.
— И буду ещё, буркнул я, — мне стыдно, что ничем вам не отплатил, не сделал…
— Это как посмотреть ещё, отозвалась она. — Например, ты чай заварил, наверняка чудесный. Давай согреемся. Зводно и поешь, у меня тут печенье есть, оно вроде вафелек. Ты же вафли любишь?
— Верно, — согласился я и попытался узнать что-нибудь про хозяйку дома. Даже слово сказал, и не одно… всё как-то без толку, слова казались несерьёзными — наверное, оттого, что говорить пришлось шёпотом. Буквально уголком рта.
— Чудесный чай! — заметила тем временем моя визави. — Вот видишь, а ты опять не верил.
— Да ну, — отозвался я, — у вас много банок разных, то есть я сказать хотел, много разных сортов. Вот я и смешал удачно. Ничего чудесного.
— Я считаю, нельзя так даже думать, — сказала женщина. — Чудесное, оно повсюду. Разве ты не видишь?
— Иногда, — уклончиво ответил я.
— Вот и я о том же, — продолжила она. — Представь, в какой тьме те, кто не видит ничего подобного. Кто не радуется.
— Может, им и не надо? — предположил я. — Привычная среда, серость, вся жизнь — сплошная кислая капуста. Ну, вот рыбы, в глубине которые — они же и не подозревают о солнце. Увидели бы его… наверное, глазкам не поверили. Осудили. За яркость…
— Вера важна, — согласилась женщина. — Это я к тому, что чудеса везде и всюду, а про рыб всё правильно. Таких много, тех, что только в темноте, где-то на дне.
Я допил чай и съел несколько вафелек — мог и больше, но сдержался.
— Спасибо, — сказал я. — Мне пора. Хотел попасть в неведомое — угодил
— Да проще простого, — сказала женщина и улыбнулась, — выйдешь из дому, потом выйдешь из садика — так и вернёшься. Я тебя проведу до калитки.
— Снова спасибо, — сказал я, — сейчас за советы платят…
— Давать приятно, и брать приятно, но всего приятней благодарить, не считаешь? — полуутвердительно спросила она.
— Никогда не думал… — начал я и осёкся. — Вернее, я думал, конечно же. Но не задумывался над всеми этими спасибами. Ну, слова и слова. Мне часто спасибо говорят, вообще-то. Это приятно, да.
— А чем отвечаешь на добрые дела ты? — спросила она и отдала мне куртку.
Я надел куртку и посмотрел на рукав. Следов от пропалины и разрыва не осталось. Видимых следов, во всяком случае.
— Стараюсь не делать ничего злого, — ответил я. — Ну это так… наверное, я непонятно сказал.
— Отчего же, — ответила женщина и встала.
Мы вышли из домика, пересекли крошечный сад — мне показалось, что где-то поёт соловей, но это невозможно. Они поют весной, когда на склонах яров сирень, а в сапфировом небе салюты — сейчас же осень, серый свет и низкие тучи, и скоро мой день рожденья, и первый снег, и…
У калитки в стене, увитой рдеющим осенним виноградом, хозяйка сада сказала участливо:
— Мне всё очень даже понятно, но что скажешь ты гостям? И в том числе непрошеным, — она помолчала и добавила: — Случайным.
X
— Дай, не снимая повязки, ответ!
— Слышать могу я, а видеть — нет.
Двадцать грачей застилают свет.
Осенью всё отбывает. Настроение падает. В воздухе неспешный холодок и паутинки. Жёлтое и чёрное. Время разламывается с хрустом и крошками. Отчётливо понимаешь: ждать нечего и ничего не будет. Красиво. Больно. Ненадолго. Осень.
Я вышел из калитки прямо на Стретенскую, через улицу от Академкниги, с противоположной стороны собственного дома. Стоило так далеко лететь… И пошёл через арку во двор — домой. За спиной моей остались: троллейбусы, чахлый сквер, скамейки, тополя, лесенка, магазин — и никакого лета, сада, домика с верандой. И колонку с улицы прибрали давным-давно.
Мама, как и обещала, была дома. Уже. Усталая и улыбающаяся.
— Такая золотая пора, — сказала она, подставив щёку для поцелуя. — Просто радостно. Не верю, что такой тёплый октябрь — сапоги осенние ещё не достала, представь.