Добро пожаловать в NHK!
Шрифт:
– Ничего подобного,- сказала она,- Наверно, я просто родилась бесполезной, и обычным людям нечего связываться со мной. Рано или поздно все начинают меня презирать, и я вызываю у каждого только неприязнь. У меня есть доказательства моей правоты.
Мисаки закатала рукава и вытянула руки. На белой коже виднелось множество старых болезненных ожогов.
– Мой второй отец постарался. Я даже не помню его лица. Он всё время пил. Напившись, он чувствовал себя лучше- но даже в хорошем настроении всегда злился на меня и жёг меня сигаретами,- её яркая улыбка не дрогнула, когда она говорила всё это.
– Меня даже школа пугала, я не могла туда ходить.
– А прихожане из твоей церкви?
– Они хорошие люди. Все совершенно нормальные, стараются изо всех сил. Так что, разумеется, они стараются держаться от меня подальше.
Я промолчал.
– И вот, наконец, мне удалось найти ещё более жалкое существо: совершенно никудышного человека. Настолько бесполезного, что подобного ему так просто не сыскать. Неспособного смотреть людям в глаза при разговоре и страшно напуганного в чужом присутствии. Человека, живущего среди отбросов общества, человека, на которого даже мне можно было бы смотреть с презрением.
– И кого же ты нашла?
– Тебя, Сато,- такого ответа я и ждал.
Затем Мисаки достала клочок бумажки из сумки и протянула его мне. Это был второй контракт.
Я плохо представлял себе, что делать. Солнце почти скрылось за горизонтом, и гуляющих людей в парке заметно поубавилось. Мисаки дала мне маркер и красную штемпельную подушечку [49] , сказав:
– Достаточно отпечатка пальца.
– Ведь такому человеку, как ты, я могла бы нравиться, а, Сато?- спросила она,- Ты ведь, всё–таки, ещё хуже меня. И я столько времени приводила в исполнение этот план, так что теперь ты должен быть моим пленником, верно? Пожалуйста, будь добр ко мне, и я тоже буду к тебе добра.
49
Обычно используется вместе с семейной печатью для документов. Японцы используют такие печати намного чаще, чем подписи.
– Нет. Так не получится.
– Почему?
– Бесполезно. Ничего не изменить. Такой договор просто сделает всё ещё тяжелее. К тому же, он слишком несодержательный,- я поднялся и вернул Мисаки маркер с чернилами. Я старался говорить с энтузиазмом:
– Всё будет в порядке, Мисаки! Просто твоя уверенность в себе на мгновение дрогнула. Делай обтирания сухим полотенцем, тренируй свои разум и тело! И тогда все эти глупые мысли уйдут сами собой. Симпатичной девушке вроде тебя легко жить счастливой жизнью! Не оглядывайся! Смотри только вперёд, и будешь в порядке!
Затем я убежал прочь.
Текст контракта надёжно запечатлелся у меня в голове.
Стороны, а именно Сато Тацухиро (в дальнейшем «сторона А») и Мисаки Накахара (в дальнейшем «сторона Б»), договорились о следующем:
А не станет ненавидеть Б.
Вообще–то, А даже полюбит Б.
А не изменит своего решения.
А не передумает.
Когда одной стороне будет одиноко, другая всегда будет с ней.
Поскольку Б всегда одиноко, следовательно, А всегда будет с Б.
Мне кажется, если мы так поступим, наши жизни пойдут на
Мне кажется, боль останется в прошлом.
Нарушители контракта штрафуются, штраф- десять миллионов йен.
– Послушай! Тебе не одиноко?- позвала Мисаки.
Обернувшись, я громко ответил:
– Нет, мне не одиноко.
– А мне одиноко!
– А мне нет.
– Врёшь.
– Ничего я не вру,- сказал я,- Я сильнейший хикикомори в мире, я вполне могу жить сам по себе. Боль мне нипочём. Тебе, Мисаки, тоже стоит бросить полагаться на других. В конечном счёте, каждый сам по себе. И это прекрасно. Сама подумай, разве нет? В итоге ты всё равно окажешься совершенно одна; так что одиночество естественно. Если принять его, не будет никаких бед. Потому я и заточил себя в однокомнатной квартирке размером в шесть татами.
– И тебе не одиноко?
– Мне не одиноко.
– Тебе не одиноко?
– Мне не одиноко.
– Врёшь,- произнёс кто–то тихим, приглушённым голосом.
Я обернулся взглянуть.
Я стоял посреди своей комнаты размером в шесть татами. И я сидел в углу, поджав ноги, обхватив их руками и сливаясь с тенью.
Стояла ночь, и невозможно было ничего разглядеть, услышать или сделать. Хоть сейчас было лето, в этой лишённой мебели и прочих вещей комнате царил холод. Закрытое помещение наполнял мрачный и пугающий мороз. Я поднял голову, дрожа.
Я сказал:
– Я одинок.
– Я не одинок.
– Врёшь.
– Не вру.
– Я так одинок.
– Да, я одинок!
Один «я» дрожал, трясся и клац–клац–клацал зубами. Другой «я», стоявший в центре комнаты, наблюдал за мной. Мне казалось, я свихнулся. Но я не свихнулся.
Только две вещи я понимал: я был один, и мне было ужасно одиноко. Я не хотел, чтобы так всё оставалось. Я не хотел быть одиноким.
– Однако,- воскликнул я,- в этом и дело!
– Быть одиноким естественно!- кричал я дальше,- Разумеется, я ненавижу одиночество! Поэтому я и спрятался от всего мира, поэтому и заточил себя наедине. В долгосрочной перспективе это наилучшее решение. Понимаешь, да? Эй! Понимаешь меня, да?
Ответа не было.
– Не понимаешь? Слушай меня внимательно. Если постараешься, поймёшь. Это несложно понять. Попросту говоря… попросту говоря, я избегаю контактов, поскольку мне одиноко. Поскольку я не хочу сталкиваться с ещё большим одиночеством, я прячусь от других. Эй, слышишь меня? Вот тебе решение проблем!
Никто не ответил.
– Я самый жадный человек на свете. Половинчатое счастье меня не устраивает. Мне не нужно частичное тепло. Я хочу такого счастья, которое длилось бы вечно. Но это невозможно! Не знаю уж, почему, но в нашем мире счастью обязательно что–нибудь помешает. Хорошие вещи быстро ломаются. Двадцать два года живу, и хотя бы эту истину усвоил. О чём бы речь ни шла, что угодно- всё испортится. Так что лучше с самого начала ничего не ждать.
«Именно! Тебе тоже стоило бы это понять, Мисаки. Если поймёшь, бросишь выдумывать свои бестолковые планы. Перестанешь искать помощи у людей вроде меня».
Она была ужасно глупой. Впасть в такое глубочайшее отчаяние. Мне было страшно представить, какое одиночество заставило её искать помощи у ничтожества вроде меня. Я проклинал несчастья, свалившиеся на её голову. Я проклинал тот несправедливый факт, что дети не выбирают себе родителей. Мне хотелось, чтобы такая светлая девушка, как она, жила здоровой, счастливой жизнью.