Добрым словом и пистолетом

Норлин Илонвэ

Белег ждал.

— На бедных родственников! На богатых тоже. На соседей всяких, знакомцев. Мало ли кто глаз положил, прицелился, решился… Не подумай, я не к тому веду, что надо дорвавшегося до большой палки Орофера трясти или у Келеборна по карманам шарить. Но мне подумалось, надо этот фокус… вид…

— Ракурс.

— Вот! Этот ракурс тоже учесть. Я… Да, проклятье!.. — Турин прижал к переносице кулак, сжал зубы. — Проклятье! Ну да, раз есть такое, надо его тоже рассмотреть ведь! А вы как будто не видите — даже не отметаете,

а просто — не видите! Ты вот с Галадриэль поговорил — и что?

— Ничего. Пока.

— Вот! А у нас в Дор-Ломине она бы уже сидела в участке и язвила под протокол! Напомню, в Нарготронде в свое время Финрода очень технично из города выставили. Тоже ведь чья-то комбинация была…

— Я знаю. И как в Нарготронде, и как у вас в Дор-Ломине.

— Знает он! — обозлившись вдруг, крутанулся на месте Турин. — Знал бы, я бы тебя от дерева не отвязывал!.. И!.. Извини.

Белег повернулся, оперся спиной на студеные перила моста. С реки дуло. «Щелк-щелк-щелк», — стал считать из-под полы револьвер.

Собственные познания в людях всегда казались достаточными, но, как выяснилось, таковыми все же не были: не настолько, чтобы, отыскав в лесу банду Турина — тогда еще действительно настоящую самую банду, тут же не нарваться. Еще до всякого разговора его профилактически отпинали, а потом под недвусмысленные взгляды разговор пошел совсем круто. Тогда, у дерева, казалось, что вот так, от пули из собственного пистолета, умереть будет до смешного глупо.

— Извини, — виновато повторил Турин, тронул его за рукав, — занесло меня. Белег, а?

— Брось, — Белег хлопнул рядом по перилам, — поясни, к чему ведешь.

— К чему, к чему… Гномы, голодрим — цветочки все это. Я тебе про другое. Ладно, оставим Галадриэль. Но «корнет Нурмиль» сидел себе под дверью, не отсвечивал, уши грел. Так, может, и не он один?

— Во дворце нет случайных служащих. Все свои и давно проверены.

— Но в городе же есть! В Торговой палате, в конторах!.. Да где угодно могут сидеть! И зайти с улицы, как мы уже поняли, большой хитрости не надо.

— Надо знать, куда идти, как. Во сколько.

— Вот! И это уже вторая часть наших ах каких хороших новостей!.. Видишь, как выходит: за кого ни возьмись, подтянуть можно.

Белег повернулся, оперся на локти, посмотрел через перила на воду: серый от пасмурного неба, на мятую жесть похожий Эсгадлуин тек внизу скоро и дергано. Здесь, пусть и ниже стремнины, течение все еще было неспокойное, и грузовые суда в черте города ходили только с лоцманским буксиром. Белег покачал рукой, и темный силуэт отражения внизу сделал то же самое.

— Страшно? — тоже повернувшись, наклонившись ближе, тихо спросил Турин.

— Наверное.

— А мне — нет. Хочешь верь, но не страшно — злюсь я. А так — хреново все это. Хреново… Я, представь, только вчера утром ведь думал: устроилось все вроде, надо снова матери писать…

Весточки из Дориата в Дор-Ломин и обратно шли нечасто,

но регулярно — можно было направить и через верных людей, и обычной почтой — у нее были свои каналы и свои связи. Морвэн отвечала скупо и по делу, теплыми приписками ни о чем были дополнения рукой Ниэнор. А в общем же в самих посланиях ответом на намеки Турину приходил неизменный подтекст: Морвэн никуда не поедет, Ниэнор тоже.

Турин, похоже, снова об этом вспомнил и вздохнул.

— Ладно. Что стоять… Что делать будем?

Белег поднял голову, выпрямился.

— Я же сказал: сходим в Заводи.

В Заводи никто из посторонних из праздного любопытства не совался — так Тингол сразу договорился с самим Йарво. Никаких строек поблизости, никаких грузовых причалов выше по течению, никакого шума и вмешательства в их дела. Когда фарватер Эсгалдуина потребовалось заглубить — договаривались заново, и пришлось изрядно помучиться. Дориатские законы в Заводях соблюдали, верховенство короля признавали, но в быту жили старым укладом; дети, внуки, правнуки и прочие потомки Йарво, бывало, переселялись в город, заводили свои семьи, но и связи с Заводями никогда не теряли.

Белег и Турин прошли тихой окраиной Заречья, потом пустынным берегом реки — через луг, через присыпанную резаной осокой низину (под ногами выступала грязная жижа, в воздухе пахло застойной водой и тиной), миновали перелесок, потом черный от времени, но крепкий, ровно стоящий частокол. Огромные щучьи и судачьи черепа щерились на нем поверху, над воротами была приколочена бурая ветвистая коряга.

— Здравствуйте, — осторожно произнес Турин: за воротами стоял голый по пояс беловолосый мужчина и острогой поправлял развешенную изнутри частокола сеть.

— Мир вам, — удивленно и гулко отозвался он.

Заводи были чем-то вроде большой усадьбы. Несколько десятков вытянутых, крытых дерном свайных домов стояли вдоль изогнутой старицы, окруженные хозяйственными постройками, навесами, распорками для снастей, вешалами с рыбой. К поселению вплотную подступала вода, а частокол прикрывал подход от Заречья; сотни три здешних обитателей промышляли в основном ловлей, лесом и кустарными ремеслами.

— Мир тебе, Белег! И спутнику твоему мир, — окликнул их низкий женский голос с непривычным выговором.

Босая женщина в одном только коротком фартуке рыбьей кожи и в такой же головной повязке стояла на коленях возле деревянного помоста и энергично натирала солью большую рыбину. Не дожидаясь вопроса, указала в сторону пристани.

— Там.

Их появление уже привлекло внимание: с сухим шелестом колыхались костяные низки занавесок в дверных проемах, местные выглядывали — кто-то просто помахать, кто-то здоровался, кто-то смотрел безучастно; как всегда, из ниоткуда набежали дети: стайкой рыбешек принялись виться, гомонить, смеясь и норовя ухватить за одежду. У пристани отстали.