Добрый мир
Шрифт:
восемь приду. Чао, лабо-рантйно!»
Коля молча сидит перед телевизором, потом быстро встает и
накидывает на себя пальто. Заглядывает в ванную. Алешка играет
водолазиками. «Всплытие должно быть медленным,— наставляет Коля сына,
— полчаса, не меньше. Иначе у мужиков «кессонка» будет. Воды больше не
наливай, я скоро приду». Алешка улыбается и энергично трясет головой.
Крадучись, вдоль стен домов, дрожа от омерзения к себе, Коля
пробирается
вахтерша. Вдали, в конце коридора, ярко освещенные двери спортзала. Оттуда
гремит диско, классическое, сто двадцать пять ударов в милуту. Присев и
сильно пригнувшись, гусиным шагом Коля продвигается к двери зала и
заглядывает сквозь стекло. «Обманула, обманула, так я и знал, ее здесь нет!
Нет здесь ее!» Зрелище поразительное. Пятьдесят полуголых женщин,— он
автоматически их пересчитал: колонна пять на десять — в ярчайших гетрах, с
закрытыми от счастья глазами, крутят долгие двойные сальто. «Салли! о! е!»
— заходится высокий женский голос. Сквозь стеклянные двери ощутим
приятный, смешанный с тончайшими духами, запах женского тела. «Да нет
же, вон она!» Высокая и стройная фигура Люси взлетает выше всех. Светлые
волосы ее ореолом, легчайшим нимбом рассыпаются вокруг головы. «Вон
она! Вон она! Я идиот, я последний подонок! До чего же я докатился!..»
Старая женщина, лет шестидесяти, взлетая, показывает на Колю пальцем. Тот,
кто стоит слева, спиной к Коле,— вероятно, тренер — оборачивается и гневно
сдвигает брови. Его невозможно не узнать! Усатый ублюдок! Коля пытается
встать — и не может. Дергает на себя дверь — но она словно срослась со
стеной. «Убь-ю-у!» — холодея от отчаяния, кричит Коля.
—
Убь-ю-у-у!!
На крик из ванной прибежал Алешка. Коля уже сидел на диване.
— Ты че, пап? — испуганно спросил Алешка.
— Я ниче, а ты че? — Коля, полуулыбаясь, пристально смотрел на
сына, стараясь понять, отчего тот прибежал.— Я что-то кричал? — спросил он
после короткой заминки.
— Да... Громко очень.
— Это я голос тренировал,— пояснил Коля.— У нас на заводе кружок
такой есть, самодеятельность называется. Там поют, пляшут и разучивают
сказки. А потом на сцене их показывают. Я там Кащеем буду.
— А-а,— протянул Алешка.— Как по телевизору, да?
— Лучше,— сказал Коля.— Иди, тренируй свою водолазную команду.
Я больше не буду.
— А этот Кащей...— начал было Алешка. Но отец его прервал:
—
Иди, иди. Потом расскажу.
Алешка постоял и ушел.
Коля взглянул на часы. Он
пришло в голову, что так можно и рехнуться. Он выругался про себя и пошел
в ванную. Надо было умыться.
Вернувшись в комнату, Коля включил телевизор и снова лег.
Показывали сельскохозяйственный репортаж из Узбекистана: голые
коричневые поля, красные трактора, синее небо. На переднем плане с
корреспондентом беседовал маленький, слегка обросший человечек в
тюбетейке. Снова вставать и переключаться на другой канал не было сил.
Коля пробормотал человечку: «Здорово, Семеныч» — и стал слушать про
хлопок. Но, не послушав и минуты, он вдруг переключился на Янкевича.
Сказать, что Виктор Семенович был ему другом, Коля не мог бы.
Откуда-то с давних времен — не то со школы, не то с флота — у него
сохранилась четкая шкала представлений о характере отношений: «друг» —
«приятель» — «знакомый». Кто был у него приятелем, Коля знал точно:
Андрей Вострецов. По крайней мере, до недавнего времени. Еще, возможно,
два-три человека из лаборатории. С друзьями было сложнее. Последний из
них, Саня Курченко, затерялся где-то на Енисейском Севере четыре года
назад. Закончил Красноярский пединститут — и как в воду канул: или что
случилось, или заботы одолели. У Коли, как у многих отслуживших в
семидесятые годы ребят, был большой «дембельский» альбом, оформленный
по лучшим флотским стандартам. Кораблей, курильских видов и его самого
там было чуть больше половины. Остальное был Санька. На всех
фотографиях этот неподражаемый
клоун или улыбался, или строил рожи. Он приезжал из Красноярска
трижды; с первого же раза Люся дала ему кличку — «кореш». Так и называла:
«кореш Шурка». У Коли до сих пор о кореше Шурке болела душа. Более
близкого друга у него не было даже в детстве. И когда Коля слышал мудрые
житейские сентенции вроде той, что «старых друзей теряем, а новые не
заводятся», душа у него болезненно постанывала.
Янкевич, как считал Коля, не мог быть ему другом уже потому, что
был намного старше его. И все же, он чувствовал, этот маленький энергичный
человек все сильнее вторгался в его жизнь. Особенно в последнее время. В
этом был какой-то фокус. Иногда Янкевич просто раздражал Колю — своими
шуточками, своим любопытством, бог знает чем еще... малым ростом, в конце
концов. Но к нему же непонятным образом тянуло. Янкевич появился в