Дочь Двух Матерей

Anita Oni

— Ну как же так! — воскликнул король. — Не стоило мне предоставлять вам выбор песни, драгоценнейшая Аннеретт, — покачал он головой. — Готов биться об заклад, что в Эс'Карл-Тони, благодаря последним политическим веяниям, эту балладу вскоре признают экстремистской. В четырёх куплетах сошлись и колдовство, и военные действия, и Асшамар, к тому же, одержал победу. Весьма неосмотрительно с вашей стороны.

— Возможно, — согласилась королева. — Но осмелюсь напомнить, о светлейший правитель, что, какое бы влияние Ан Китуан ни имел на его высочество императора Карла Семнадцатого, он всего лишь посол Алазара в Вик-Тони. А я, в первую очередь, королева Аннеретт Алана Алазар, — провозгласила она, сделав акцент на последнем слове, — двоюродная

сестра императора, носящая его фамилию. И могу позволить себе исполнять любые баллады, какие мне заблагорассудится. А мой кузен пускай прибережёт свои громкие слова об экстремизме для тех фронтовых псов, которые мародёрствуют и своевольничают на восточных границах, пользуясь их нестабильностью, и позорят гордую нацию эскатонцев! Поверьте мне, я многое видела в последней кампании, о чём могла бы ему рассказать почище его драгоценного Ан Китуана — если бы только он выделил, наконец, время на то, чтобы меня выслушать!

Король уже и сам был не рад, что перевёл разговор в политическое русло. Он прекрасно понял, для чего королева Аннеретт выбрала сегодня именно эту балладу, и так же, как и она, вглядывался в лица киан Балти-Оре, Феруиз и Паландоры, пока она пела, пытаясь обнаружить в них отблеск особой реакции, свидетельствующей о том, что они, вполне возможно, симпатизируют главному герою по ряду своих особых причин. И если первые две не обнаружили исключительного интереса к словам баллады, то киана Паландора побледнела больше положенного, что от него не укрылось.

Паландора, в самом деле, пребывала в оцепенении, слушая пение королевы. Бесстрашный югге из песни обладал, по сути, теми же силами, которыми владела и она — и, хотя, в конечном итоге они не сумели спасти его от поражения, в этом не было их вины. Парень дал слабину совершенно по другим причинам. Но сам факт того, что он умел управлять волнами и ветрами, впечатлял. А, главное, никто его за это не хулил, не называл порочным, не грозил смертью. Товарищи гордились им, соотечественники отмечали его доблесть. Как и должны были, пожалуй… Южные дикари, скажете вы? А лишать жизни людей только за то, что они умеют делать такие вещи, которые вам и не грезились — это, по-вашему, не дикость? Намерение стереть с лица земли население целого острова только по этой причине, значит, приемлемо? Вот вам и «гордая нация эскатонцев».

Остальные поднялись в полный рост и рукоплескали королеве, даже Налу оторвался от своих рябчиков и смотрел на неё с выражением редкого восхищения на лице. Объявили другие танцы, и музыканты вновь заиграли. Умело чередовали быстрые и медленные мелодии, а в перерывах между ними от случайного гостя на выбор требовали произнести короткую речь. Рано или поздно очередь должна была дойти до всех. Одним блестяще удавались экспромты, и они не волновались, другие заготовили пару интересных историй загодя и только ожидали своего черёда, третьи же тем больше впадали в панику и оцепенение, чем больше людей завершало своё выступление. Киан Дугис заявил, что такой пышной и вместе с тем закрытой свадебной церемонии он не наблюдал с тех пор, как его брат Персидо женился на Илоне Шиландо, нынешнем королевском после Ак'Либуса. Правда, отметил он, там была совершенно другая история, и сам он побывал на торжестве втайне от родителей, которые официально находились в ссоре со своим старшим сыном. Но Дугис, тогда четырнадцатилетний юноша, решил поддержать брата — ну и по столице погулять, чего греха таить.

— А сейчас, — добавил он, — его сыну Ахтомунке, моему племяннику, в конце осени исполнилось двадцать четыре года. Он выразил намерение в следующем году жениться на ещё одной Шиландо, на своей кузине. Как же быстро время летит, это что-то невероятное.

Когда очередь дошла до Рэя, тот вовсе не смог говорить и вызвался сыграть молодым на флейте.

«Выкрутился», — подумала Паландора. Что её удивило, так это то, что играл он, в самом деле, прилично. Совсем не те мелодии, которые

насвистывал ей летом, но что-то совершенно новое, прекрасное, наполненное звучными переливами, триолями и вибрато, но вместе с тем очень печальное. И без единой фальшивой ноты.

— Я сам её сочинил недавно… — вполголоса добавил Рэй, закончив играть. — Киана Паландора однажды спросила меня, отчего я не пишу собственные мелодии, и я назвал ей в качестве причины недостаток вдохновения. Однако в последние недели я сумел обрести то самое вдохновение, которого мне недоставало — и вот его результат. Надеюсь, вам понравилось.

Он скромно улыбнулся и поклонился, показывая тем самым, что закончил.

А, когда заиграли очередной танец, Рэй незаметно покинул зал. Паландора, однако, обратила на это внимание и, подгоняемая любопытством, отправилась на его поиски. Вышла в коридор под каким-то пустяковым предлогом, застучала каблучками по паркету. Сообразила, что найти его будет куда быстрее, если она облетит весь замок вне тела, но этого не потребовалось, поскольку в конце галереи кто-то явственно шмыгнул носом. Она заторопилась на шум и обнаружила его одного, стоящего у окна на низкой деревянной скамеечке, небрежно покрытой лаком и установленной затем, чтобы невысоким горничным сподручней было поливать цветы на крутом подоконнике. Встала у стены и стояла бесшумно, не выдавая своего присутствия. Наконец он отвернулся от окна и вздрогнул, увидев её. Поспешно вытер глаза и провёл рукой по волосам, уложенным лёгкой волной.

— Я смотрю, вы весь день сам не свой. Что же вас так огорчает, киан Рэдкл? — насмешливо спросила его Паландора, поправила ветку апельсина и, подбоченясь, добавила: — Неужели вы полагаете, что на его месте должны были быть вы?

— Это было бы… Если бы вам было угодно… — промямлил Рэй, которому от неожиданности никак не удавалось сообразить, что именно он хочет сказать.

— Мне было бы угодно, если бы вы проявили в этом деле настойчивость, так красящую мужчину, — ответила Паландора. — Если бы вы нашли в себе силы бороться за наше будущее. Если бы сумели меня защитить, не струсив ни перед братом, ни перед вашим отцом. Но вам это совершенно не свойственно. Вы — не боец. Так стоит ли теперь огорчаться и лить слёзы?

— В таком случае, мне только остаётся от всего сердца пожелать вам счастья, — ответил Рэй, выпрямившись и вздохнув. — Уверяю вас, вам повезло найти бойца, которого вы так искали, в лице моего старшего брата.

— Рэй Тоур Рэдкл, вы так ничего и не поняли, — сказала Паландора. — Я не люблю вашего брата, и не смогу полюбить уже за одно то, как он поступил со мной, не считаясь с моими чувствами и желаниями. Но я не думаю, что смогу любить и вас, поскольку вы точно так же пренебрегли моим мнением. Вы первый отказались от нас и тем самым предали меня — как и ваш брат.

Не добавляя более ни слова, она отошла от окна и скрылась в проходной комнате, выходившей в смежную галерею, где она едва успела разминуться с прачками, относившими в спальню свежие простыни.

— Каких же белоснежных простыней нужно этим господам? — спрашивала одна другую. — Уж я их отбеливала, отбеливала, все руки стёрла в кровь, а Леда говорит, что можно было и побольше постараться.

— Да не бери в голову, — ответила вторая, что постарше. — Как закроются в спальне, займутся пересчитывать подарки, а после до дела дойдёт — до простыней ли будет!

Паландора рассмеялась было, но тут поняла, что речь шла о ней, и от этого понимания ноги у неё подкосились и она едва успела зайти в первую попавшуюся комнату, чтобы опуститься на ближайший стул. Лицо горело, а в животе, напротив, похолодело, и бешено колотилось сердце. Она подняла с низкого столика журнал и принялась обмахиваться им, как веером. Женщины напомнили ей об очередном досадном моменте, который ждал её сегодня вечером. Может, имело смысл сказаться больной? Ей даже поверят, ведь, признаться, сейчас она не выглядела слишком цветущей.