Дочь Двух Матерей
Шрифт:
Киана вздрогнула. Этот вопрос больше всего беспокоил её саму. Но она была совершенно без сил, чтобы думать об этом сейчас.
— Рруть, голубушка… — сказала она, протирая глаза, — я так тебе благодарна. Ты, должно быть, не сможешь никогда себе представить, как. Я знаю, — сказала она, опустив руку в карман платья, — тебе всегда хотелось иметь такую брошку. Она твоя.
Паландора достала брошь с букетом сирени, которую прежде отколола со свадебного платья, и отдала её покрасневшей служанке.
— Бери же, — поторопила она её. — На все твои вопросы я отвечу позже. А сейчас нам обеим нужно как следует выспаться.
«Нужно-то нужно… — думала она, возвращаясь к себе после того, как поцеловала Рруть напоследок
Она так и не сумела заставить себя откинуть полог и лечь на свою половину кровати. Обошла всю комнату на цыпочках, достала из сундука второе одеяло, которое всегда там хранила зимой на случай, если ночь выдастся особо холодной и, завернувшись в него, устроилась на низком диванчике у подоконника.
Глава 34
— Этим утром вы куда-то исчезли, киана, и заставили меня волноваться, — заметил ей Рэдмунд за завтраком.
Так и было. Паландора проснулась намного раньше него и покинула комнату, удалившись в библиотеку, где провела всё утро за экономическими справочниками. Ей очень хотелось отвлечься от недавних событий и обратиться к единственному положительному моменту в них: своей будущей роли гердины Пэрферитунуса. Ей взбрело в голову во что бы то ни стало начать свое правление с какой-нибудь реформы. Молодые и энергичные правители всегда начинают с реформ, этому учит история. Проблема заключалась в том, что её предшественница была блистательным региональным реформатором эпохи, и изобрести что-нибудь эдакое после неё стало нетривиальной задачей. Рэдмунд, допустим, неплохо придумал со своим конным заводом и паромной станцией, но не воровать же его идеи! Может, снизить норму производства овечьей шерсти? Фермерские хозяйства вздохнут свободно. Но будет ли это экономически целесообразно? И потом, овцеводы, допустим, её поддержат, но для остальных ровным счётом ничего не изменится. А нужно, чтобы реформа затронула все группы населения и увековечила её имя.
В общем, сложную она себе задала задачу, но, по крайней мере, больше не могла думать ни о чём другом. А Рэдмунд всё пытался вызвать её на разговор и вообще вёл себя как-то, она бы даже сказала, развязно. Как будто они в одночасье стали добрыми друзьями, и не было с его стороны никаких попыток посягнуть на её свободу. Поначалу она недоумевала: что могло послужить началом к таким переменам? Она ведь не давала повода так с ней обращаться. А потом её осенило: Рруть. Одному Творцу известно, что вчера ночью творила эта девчонка в её покоях под видом своей госпожи, но явно нечто такое, что не оставило юного Рэдкла равнодушным. И ей, Паландоре, приходилось теперь иметь дело с последствиями.
После завтрака была запланирована лодочная прогулка. Самое большое озеро Пэрферитунуса единственное не замерзало зимой и, в то время как по остальным озёрам без опаски передвигались на лыжах и коньках, оно было доступно для навигации. На лодочной станции загодя разбили лёд и подготовили прогулочный баркас для гостей. Новобрачным предстояло возглавить процессию на небольшой белой лодке, украшенной бумажными фонариками и гирляндами — лодке, в которой размещались только они двое, не считая пары гребцов. Рэдмунд с готовностью занял место у руля, а Паландора расположилась на скамье рядом с ним. В любой другой день она была бы рада прокатиться по зимнему озеру, тем более, что здешние пейзажи того стоили. Сегодня же это была скорее тягостная обязанность. Мороз щипал её за щёки и мочки ушей, не прикрытые волосами и шапкой и беззащитно краснеющие на леденящем ветру. Мимо проплывали кособокие валуны, покрытые
«Пожалуй, я так и сделаю», — подумала Паландора. Оттуда, как на ладони, был виден весь Пэрферитунус — от плодородных восточных полей, начинавшихся у самого Зантура и ныне припорошенных мягким снежком, до покрытых ледяной корочкой озёр. От кромки Шаффиранского леса до побережья океана, где белый город Озаланда в это время года был ещё белее. И к юго-западу, где, минуя сопки, рощи и холмы, тянулась серой ниточкою Королевская дорога, ведущая в Рэди-Калус.
«Всё это — моя земля, — думала она. — Такая родная, такая любимая и неповторимая».
— Смотрите, филин, — обратился к ней Рэдмунд. Паландора вздрогнула и вернулась в лодку, устремила взгляд вслед за его протянутой рукой на мохнатые еловые лапы, среди которых притаился южный эскатонский филин. Он степенно ухнул и, взмахнув тяжёлыми крыльями, спустился вниз, под ель, где, по всей видимости, гнездовался. Паландора неопределённо улыбнулась и отвернулась. Рэдмунд дотронулся до её локтя.
«Любезная Паландора, я нахожу вас чрезмерно молчаливой в эти дни. Впрочем, — добавил он, подумав, — я имел честь убедиться в том, что руками вы можете сказать намного больше, чем словами».
Нет, это какое-то издевательство. На что, хотелось бы ей знать, он намекал?
Киана оглянулась назад, где по тёмно-синей глади воды за ними следовал баркас. На его носу, рядом с основанием бушприта разместились Балти-Оре и Лесли, который как бы невзначай положил ей голову на плечо и играл с кисточкой её длинной косы. Паландора улыбнулась подруге, а та, перехватив её взгляд, приветливо помахала рукой. Она глядела и на остальных, но из низкой лодки их было сложно распознать. У бортов угадывались фигуры, но кто там был кто приходилось угадывать.
Рэдмунд же не оставлял попыток с ней заговорить. Делал неловкие комплименты, шутил. Рассказывал, что завершил распаковку подарков и нашёл среди них кое-что интересное, что непременно покажет ей позже. Она слушала рассеянно и наблюдала за белой бороздой, поднимавшейся из-под пера руля и следовавшей за ними мыльным хвостом. Лесли на баркасе лукаво огляделся по сторонам и, убедившись, что никто на них не смотрит, украдкой прильнул к своей спутнице и наскоро запечатлел на её губах поцелуй. Он не хотел так поспешно от неё отрываться, но рассудил, что лучше не рисковать быть увиденными. Паландора звонко рассмеялась: эта парочка хоть и вызывала у неё лёгкую зависть, но была такой до невозможности милой. Ей нравилось за ними наблюдать. Куда больше, чем слушать своего собеседника.
«Я понял, — вздохнул он наконец, — не буду навязываться. Я ведь наполовину благонравный виктонец, так что сделаю всё в моих силах, чтобы дождаться вечера и тогда уже как следует с вами пообщаться. На вашем языке, — добавил он и подмигнул».
Это выходило за всякие рамки дозволенного. Что бы там ни натворила Рруть вчера, похоже было, что болван не мог заставить себя думать ни о чём другом. И что ей предстояло со всем этим делать? Вновь посылать к нему эту девицу? Это, похоже, имело непредсказуемый обратный эффект. С другой стороны, не самой же Паландоре занимать её (заведомо своё) место; этого он от неё не дождётся. Или лучше сознаться в подмене, пока дело не зашло слишком далеко? Чем больше Паландора думала об этой истории, тем сильнее чувствовала, что она с каждым шагом загоняет себя в западню, и петля на силке вот-вот сожмётся. А если бы ещё сама Рруть вздумала проговориться, это вовсе ничего хорошего не сулило бы.