Дочь Роксоланы

Хелваджи Эмине

Это не в бою, где все решаешь сам. И даже не на море, где от тебя мало что зависит, но там ты среди своих, и вместе вы хоть что-то можете сделать, исходя из собственного опыта и знаний. А тут… Тут – ничего. Пока, во всяком случае.

Лишь ожидание и упование на то, что все получится. Да еще молитвы, чтоб все получилось.

А ведь известно: Бог если и поможет, то лишь в том случае, когда ты сам для этого тоже дерзнешь потрудиться. Вопрос только в том, как именно трудиться?

Ждать ночи сделалось невмоготу. Хотелось действовать, а не мерить просто так шагами эту вконец надоевшую темницу. Хотелось

помочь близняшкам, Михримах и младшей, его младшей. Хоть чем-то. А не сидеть тут сложа руки, надеясь на одну лишь удачу и возможности девчонок. Да где ж это видано, чтобы две юницы спасали казака со шляхтичем, рубак умелых и отважных!

Не той они с Тарасом закваски, чтоб вот так… ожидаючи проводить время. Совсем не той. Но, видно, пока их работа иного склада. Ждать. Просто ждать и надеяться, что все задуманное воплотится так, как, собственно, оно и задумывалось. Без случайностей и осечек, на которые горазда судьба-злодейка.

Да поможет им Бог, всем четверым!..

Вот только захочет ли? Михримах с сестрой – они ведь некрещеные.

К тому же нетрудно догадаться, что подготовка к побегу требует кое-чего еще, кроме собственно побега из башни. Тщательно продуманного плана она требует, какого-никакого, а убежища, выбора пути – по суше ли, сразу ли через море… И сердце было не на месте: да по силам ли с таким сладить девочкам, не сгубить бы им себя!

И тут заскрипела дверь…

* * *

Стражник был весел и при этом как-то мутен: вращал глазами, делал лишние движения, пошатывался. Прежде никто из них с пленниками даже не заговаривал: поди знай, понимают ли вообще славянскую молвь. Оно и неглупо – даже по случайности не проболтаются. Для Ежи с Тарасом покамест так и оставалось неведомым, сколько стражей внизу, что у них за оружие, какого они войска. Вроде бы все равно, ведь на двоих безоружных заведомо хватит, а все-таки есть разница, янычары ли их сторожат, дворцовая охрана-чауши (это ведь дворец, так же?) или городская стража-кешикчи (может, башня к городскому ведомству относится, не к дворцовому).

В руке у стражника была небольшая плетеная корзинка, из которой волнами, точно горячий пар, тянулся странный аромат.

– Вот, гяуры, лакомьтесь! – сказал он не очень внятно, но понимаемо, на южнославянском наречье. – Жрите – и благословите мать покойного султана… покойную мать султана… м-мать…

Качнулся и едва устоял, схватившись за стену.

Пленники молча смотрели на него. Они без слов распределили, что им делать: Ежи встал напротив четверной бойницы (уже ясно, что этот страж пришел не по душу девчонок, он даже не ведает о них, но вдруг те именно сейчас на башню карабкаются), Тарас же бочком-бочком начал подбираться к двери ближе: по четверть шага, по восьмушке.

– Мать… Айше Хафса-султан… – повторил страж (Пьян он, что ли? Или каким иным зельем злоупотребил?), явно утративший нить своего рассказа. – А! Ну вот вам месир маджуну. Угощение. Сласти месир маджуну в вечер Месир Маджуну, когда взвешены день и ночь, ха! Лакомьтесь. Жрите. Сегодня даже рабов угощают и приговоренных к смерти. Пусть и у вас будет то, что в этот день все в Истанбуле спешат… спешат отведать… То есть вам-то это без надобности, но… пусть будет

напоследок!

– И какая же польза от этого лакомства всем истанбульцам? – ровно произнес Ежи. – Та, которой для нас не будет?

Тарас тем временем на целых полшага приблизился. Может, и повезет сегодня выйти даже иначе, чем сквозь стену, по еще не открытому ходу.

Стражник захохотал так, что ему снова пришлось ухватиться за стену. Вот молодец, давай так и дальше… еще всего пять раз по четверть шага осталось…

– Здоровье возвращает, – словоохотливо объяснил он. – Айше, мать его, султана… вернуло… да, вернуло ей здоровье. Молодость возвращает. Все бабы, по крайней мере, в этом уверены… хотя не видно как-то. Но сладкие они, месир маджуну, пряные, диковинные. Мужскую силу укрепляют. Мне-то не нужно, но кто постарше, говорят, что правда. И… того, наевшись их в эту ночь, зачать мальчика многажды вероятнее. Это точно правда. Сам проверял.

Страж уставился на плетенку, которую продолжал держать в руке, потом сделал шаг вперед и поставил ее прямо на пол. Это хорошо. Не хватало, чтобы он приблизился к охапкам соломы, заменяющей пленникам постель, да еще, чего доброго, вдруг начал ворошить. Сейчас он там мог бы найти только дощечки-жердочки, остальное припрятано надежнее, но и дощечек хватит.

Ничего он не найдет. Тарас уже рядом. Ежи и сам напрягся, готовясь к броску…

Радостно осклабившись, стражник мгновенным движением обнажил ятаган, ранее торчавший у него за поясом почти отвесно. Повел клинком из стороны в сторону. Когда в его руке оказалось оружие, она тут же перестала дрожать.

– Эй вы… гяуры нераскаянные… Ох, не мне положено пластать вас, как мясо, а до чего жаль! Ну, я вам сладости в подарок принес – окажите мне в ответ сладкую услугу, а? Троньтесь сейчас с места. Ой как охота вашей крови отведать…

Ятаган он держал как умелый воин. Стоял тоже так, что к нему не подступишься, – во всяком случае, без оружия или хоть с кинжалом, даже будь он прямо сейчас в руках. В два кинжала можно бы и рискнуть, да вот не в руках же бебуты, хотя и близко. Но пока выхватишь, быть тебе трижды зарубленным.

Постоял так стражник, выжидая где-то столько, что «Отче наш» можно прочитать. Потом присвистнул издевательски – и попятился к двери, не убирая ятаган в ножны. Лязгнул снаружи засов, заскрежетал в тяжелом замке ключ.

Молча простояв время еще одного «Отче наш», казак и шляхтич переглянулись.

– Они уже празднуют вовсю, – спокойно произнес Ежи, кивнув на дверь. – Раньше прочих начали.

– Хорошо расслышал? – деловито уточнил Тарас.

– Да. Сами орут, женские голоса тоже слышны… разбитные, развеселые… Похоже, будут мальчиков зачинать. И запах конопляного дыма доносится от их курительных смесей.

– А, точно. Я-то гадал, что это… Ну, тогда к делу, друже?

Шляхтич кивнул. Они уже друг друга как кровные братья понимали.

Тут ему вдруг пришла в голову такая мысль, что он в волнении шагнул к казаку и с волнением же проговорил:

– А не побрататься ли нам сейчас? Перед побегом – как перед трудным боем. Оно ведь так и есть: кто знает, как там дальше сложится? Если не суждено будет выжить, то хоть знать буду, что был у меня брат нареченный…

Тарас только наклонил голову в знак согласия.