Дочь Волдеморта

Ночная Всадница

Фред болезненно дернул плечами и отвернулся, запихивая флягу огневиски в карман.

— Джинни поглотил Погребальный огонь, — досадливо сказал он. — И это, черт побери, был ее выбор! Она добровольно легла на похоронный стол, когда перешла на сторону Волдеморта. А сейчас и вовсе весь мир — один огромный похоронный стол, Гермиона! И в любой момент может взметнуться пламя. Но все послушно ждут. Я никогда не смогу понять этого! Ты сама столько лет прожила бок о бок с этим кошмаром! И ведь никогда не была дурой, Гермиона! — с жаром продолжал колдун. — Можно долго закрывать глаза,

лгать самой себе. Но не вечно! Или ты не видишь, что Волдеморт — чудовище?!

— А кто НЕ чудовище, Фред? — перебила женщина. — Кто? Кто в этом мире НЕ чудовище? Приведи мне пример! Может быть, главный враг Темного Лорда, кумир и герой нашего детства, Дамблдор? Положивший сотню судеб на алтарь своего тщеславия?! Всю свою жизнь он играл людьми, как марионетками, чтобы было не скучно жить. Он — нет, не чудовище, Фред? Я вот недавно говорила с его портретом…

— ЧТО?!

— Портрет Дамблдора висит в кабинете Pap'a. И ему, видите ли, «очень занятно наблюдать за Томом». И за всем, что происходит. Шахматная партия. Сначала он позволил mon P'ere воскреснуть, а потом снова начал с ним воевать. Чужими руками. Так кто НЕ чудовище? Если эталон добрых волшебников — просто старый скучающий манипулятор с богатой нездоровой фантазией?! В действиях Pap'a, по крайней мере, есть смысл. Пускай это и личное могущество и величие!

Посмотри! Pap'a переделал мир! А чего добился Дамблдор за всю свою жизнь?! Благодарности от сотен учеников? Куда там! Все они вырастали и старались максимально оградить его от какой-либо реальной власти! Многие десятки лет! Горстка самых верных сторонников примирилась с настоящей действительностью — потому что даже их умы он мог полностью контролировать, только будучи рядом. Смотри, они освободились и вняли гласу разума!

А игры Дамблдора с моим отцом в итоге привели только к созданию из неповинного, в сущности, ребенка безжалостного чудовища, которое убило твою сестру и один Мерлин ведает, что еще натворит в будущем! Я его видела — и вот он по–настоящему страшен.

— Гарри Поттер, по крайней мере, не предал того, ради чего жил и не забыл своего предназначения, всех клятв, которые давал, — жестко сказал Фред, — не предпочел смириться, как все, с ужасами происходящего.

— Многим ли хуже происходящее сейчас того, что происходило раньше? Ты взрослый человек! Оглянись на прошлое! Нельзя создать идеальный мир, где все счастливы. Это химера, утопия!

— Пока в этом мире правит Волдеморт — уж точно, — отрезал волшебник.

— Я понимаю, что mon P'ere принес тебе и тем, кого ты любишь, много зла, и ты только поэтому так относишься к нему сейчас, но на самом деле… На самом деле любая власть будет такой: и жестокой, и страшной.

— Если большинство будет рассуждать так — да.

— А что же ты можешь предложить этому большинству взамен mon P'ere?! — не сдавалась Гермиона. — Не нужно кривиться, Фред! И не говори мне про «кто угодно», пожалуйста! Назови конкретно. Анархия страшна сама по себе, но и она долго длиться не может — к власти придет сильнейший. А таковыми бывают только страшные люди. Если же поставить «у руля» что-то искусственное, то его либо

уничтожат, либо этот человек будет просто марионеткой в руках Серых Кардиналов. Как когда-то Фадж. Сейчас, по крайней мере, понятно, кто правит бал. И никто не может сказать, что что-то сильно переменилось к худшему.

— Значит, тебя всё устраивает?

— Из двух зол выбираю то, которое известно, — отрезала Гермиона. — Любой переворот — новая война. Тебе не кажется, что магический мир устал от войн?

— Скажи, — с каким-то горьким презрением спросил Фред Уизли, — а когда в юности мы сражались вместе с Орденом Феникса против зла, где же была ты с праведными речами о том, что нужно сложить оружие, сломить волшебные палочки и, заковав себя в цепи, пойти сдаваться Волдеморту и его шакалам?! Что-то я ничего такого от тебя не слышал, Гермиона.

— Мы тогда не знали, как поведет себя mon P'ere, — упрямо заявила женщина. — Мы ожидали террора, массовых убийств магглов и непокорных волшебников, травлю магглорожденных, страшные расправы. Темная Революция — лучшее, что могло случиться в сложившейся ситуации. Альтернатива ей — бесконечная и бессмысленная война.

— Или смерть Волдеморта.

— Подумай сам, ты сейчас — сейчас, когда он у власти! — можешь говорить подобное, и ничего с тобой не произойдет. Так ли страшен черт, как его малевали?

— А лишь слегка завуалированные расправы Беллатрисы Лестрейндж, или, как сейчас метко выдумали, Черной Вдовы? А беззакония, о которых говорят полушепотом? Шаг в сторону — расстрел. Это ничего страшного? Говорить, может, и можно — просто все только и делают, что разговаривают…

— Но, Фред, так было всегда. Более или менее скрыто, но всегда.

— У меня такое чувство, будто я разговариваю с заведенным болванчиком, — резко оборвал рыжий волшебник. — «Лучше–лучше–лучше», — передразнил он. — О чем мы говорим? Волдеморт властвует над миром! Или мы с тобой росли в разных измерениях…

— Но ведь ты пошел же к нему работать, — попробовала с другой стороны Гермиона. — Ты тут, так близко от него. Тебе не кажется, что это идет в разрез с твоей принципиальной позицией?

— Находясь тут, я могу следить за тем, что происходить в этой гимназии. Чему учат детей идиотов, которые их сюда послали.

— А если тут начнут учить разделывать магглов столовыми приборами, что же ты сделаешь? — раздраженно спросила наследница Темного Лорда. — Тебе не нравится, что все только говорят, но ты же делаешь то же самое! Ни себе, ни людям, Фред! Может, хватит играть в шпионов, если это всё равно бессмысленно? И пришло время пожить для себя?

— Я уже давно не живу для себя. У меня — ничего не осталось.

— Глупости… Фред, ну что тебе делать в гимназии? Ты же… Ты же не вознамерился спасти мир и геройски прикончить mon P'ere, правда? — опасливо спросила она. Фред хмыкнул.

— Смешная Гермиона, а поверишь ли ты мне, когда я скажу: «конечно, нет!», скажу это его дочери, которая его защищает? Неважно. Если бы я мог — да, да, черт возьми! Я бы это сделал. Но я понимаю, что это глупо сейчас.

— Так ты ждешь подходящего момента, что ли?