Дочь Волдеморта
Шрифт:
Прутьев было несколько, около пяти. Тонкие, упругие и гибкие, они рассекали воздух и с каждым новым взмахом причиняли всё больше и больше страданий — особенно, когда попадали на уже израненные хлыстом участки.
…Когда же это кончится?..
Кровь пульсировала в теле, изнутри горячими волнами омывая истерзанные места. Всё пылало, и сам воздух вокруг, казалось, накалился. Еще, еще и еще. В этом было что-то дурманящее, страшное и… вожделенное?
Она ждала каждого нового удара.
Жар во всем теле, тишина, разрезающий воздух свист — взрыв адреналина, обжигающий удар и новый прилив
От очередного удара, на этот раз по самому низу спины, сидящая на земле Гермиона выгнулась назад, резко выдыхая разгорячившийся ночной воздух. К боли стало примешиваться что-то еще. Она почти жаждала нового взмаха хлыста. Если Тэо делал долгие паузы — ведьма чувствовала неудовлетворенность, а жар слишком сильно разбегался, воспламеняя ее всю.
Но истязатель быстро положил конец этой извращенной жажде. Отбросив розги, он взял с клетчатого пледа небольшой кнут — и первый же удар заставил Гермиону взреветь и позабыть о всяком подобии наслаждения.
Кнут состоял из короткой деревянной рукоятки с плетенным кожаным столбцом и медным колечком на конце; к этому колечку крепился ремешком «хвост»: длиной около двух футов, сделанный из широкого ремня толстой сыромятной кожи, выделанного желобком и загнутого на конце когтем. Этим-то «хвостом», твердым как кость, Тэо и наносил новые удары. И каждый глубоко пробивал тело пленницы: кровь теперь действительно лилась ручьями, а кожа на спине жертвы стала отставать кусками, вместе с мясом.
Гермиона пыталась забиться за столб — но лишь получила болезненные раны на руках и бедрах. Ей казалось, что она расстается с реальностью, что всё ее существо превратилось в одну единую болезненную гематому. Ни трансгрессировать, ни применить магию, ни просто вырваться и убежать…
Она теряла сознание. Отключалась на целые минуты, снова приходила в себя. Тошнота смешивалась со жгучей болью, всё тело будто пульсировало, перед глазами плыли мерцающие разводы, окрашенные в лиловый и пурпур. Она чувствовала выступающую испарину, и к наполнявшему воздух дурманному аромату крови примешивался запах пота. Ноги немели, земля уходила прочь или уносилась вверх. Несчастная снова осела на землю, уже почти полностью расставшись с пульсирующей действительностью. Только очередной хлесткий удар выводил ее из транса приступом ядовитой боли, пропитывающей своими испарениями всё ее существо.
Неожиданно экзекуция прекратилась. Тэо подошел к Гермионе.
Она, вынырнувшая на миг из своего дурмана, чувствовала тошноту и головокружение, готова была вот–вот окончательно потерять связь с реальностью, и всем своим существом мечтала об этом.
Внезапно ведьму окатило ледяной водой: стекая с головы, струи будто превращались в кипяток, попадая на многочисленные раны. От этой неожиданности женщина широко распахнула глаза.
Порыв ледяного ветра обдал ее пронизывающим холодом.
Тэо поднял палочку, и какое-то
Он вскинул руку и надавил на ее подбородок плетью арапника.
— Довольно, — слабо, одними губами прошептала Гермиона, и это были первые ее осмысленные слова с момента начала экзекуции.
— Вот этого-то я ждал, — усмехнулся Тэо. Отступил и с неожиданным остервенением замахнулся вновь, опуская бич на беззащитные грудь и живот своей пленницы.
Вскоре он опять сменил орудие пытки — теперь семихвостая плеть безжалостно гуляла по всему телу Гермионы.
«Только бы опять не взял кнута!» — в ужасе подумала женщина, которую несколько освежил ледяной душ, и тут очередной удар пришелся аккурат на ее сосок, и от боли леди Малфой позабыла обо всем на свете.
…Когда не осталось уже ни времени, ни пространства, она снова услышала далекий голос.
— А вот теперь довольно, — изрек откуда-то Тэо, и заклятие, державшее Гермиону в воздухе, исчезло.
Она со стоном повалилась на высохший валежник. В нос ударил запах затхлой хвои. Жаркая пульсирующая боль наполняла каждый дюйм тела.
«Неужели, всё?»
Тэо перевернул ее ногой — яркая луна ударила по глазам обжигающим светом. Мучитель присел на корточки и просунул руку под ее затылок, приподнимая голову.
— Теперь нужно немного разозлиться, — сказал он.
Гермиона медленно выдохнула — боль сводила всё тело, от глубоких вдохов его еще сильнее пронзало огнем — и ее уста искривила дикая, немного животная улыбка.
— Или так, — удовлетворенно сказал маг, выпрямляясь и доставая палочку. — А сейчас я трансфигурирую тебя в волчицу.
В голове не взорвался фонтан мыслей: она только лежала, неглубоко и мерно дыша, обдуваемая холодным ветром, и чувствовала, как под прицелом его палочки тело начинает меняться, искривляться; как кожу пробивает жесткая щетинистая шерсть, как изгибаются кости и суставы.
Трансфигурация человека в животное — процесс очень сложный, куда труднее анимагии. Ведь в последнем случае осуществляется превращение с задействованием энергетического уровня, волшебник принимает форму того животного, которое ближе ему самому, образ которого у него в крови. Кроме того, способность к анимагии есть не у каждого и ее нужно развивать в себе годами… При трансфигурации же следует изменить, с анатомической точностью, каждую клеточку тела, каждый нерв, каждый дюйм… Изменить всё внутри и снаружи так, чтобы новый организм работал, жил.
Новый…
Боль потихоньку отступала, как и пронизывающий холод. Мир вокруг преобразился. Не было уже так темно, она видела дальше и четче, контуры деревьев вырисовывались далеко–далеко за спиной волшебника, направлявшего на нее свою палочку. Земля перестала быть ледяной. Ночь — мертвенно тихой. Миллионы звуков наполнили ее: близких и далеких, приглушенных и громких. И миллионы запахов.
Только сейчас Гермиона поняла, как она голодна.
Одним рывком поджарого мускулистого тела молодая волчица вскочила со спины на лапы и ощерила свою клыкастую пасть. Палочка Тэо вспыхнула ярким пламенем, которое рассыпалось фонтаном искр, больно ударив по нервам и глазам. Гермиона отскочила в сторону.