Договор на одну ночь
Шрифт:
Их отношения со старостой Меланфии этим летом стали куда более доверительными. Это хорошо. Я не удивлюсь, если совсем скоро моему дяде предложат какую-то высокую должность. Это значит, я нужна буду ещё меньше.
Уже после закрытия ресторана я провожу на кухне дополнительный час. Драю всё, хотя на самом деле настраиваюсь и немного трушу.
Невпопад (а может быть наоборот очень даже вовремя) вспоминаю заезжего депутата Темирова. Он больше у нас не бывал. И смс отправить ему я так и не осмелилась.
В чужие дела я лезть не буду.
Тем не менее, я ему благодарна за пусть всего парочку, но важных для меня наук. Вопросы надо решать, а не бежать от них.
Вытерев руки и повесив на крючок полотенце, поднимаюсь на второй этаж нашего ресторана, который одновременно с этим является еще и небольшой гостиницей, и родным домом для меня, дяди Димитрия и двух наших тетушек.
Чем ближе разговор – тем больше я переживаю. До последнего раздумываю над тем, чтобы спасовать и вильнуть в свою комнату. Но все же дохожу до конца коридора и громко стучусь в дядюшкин кабинет.
Я знаю, что он здесь. Пьет ракию и сводит затраты с доходами. Это его обычная вечерняя рутина, в которую сегодня ворвется непутевая Еленика…
– Дядя, это я, – заглядываю и, не спеша войти, пытаюсь улыбнуться.
Он поднимает нахмуренный взгляд от своих тетрадей и смотрит немного растерянно.
– Время позднее, почему не спишь? – Смотрит сначала на часы, потом на меня.
В сердце колет досада. Это его забота? Или дядя просто понятия не имеет, что я всегда ложусь позже?
– Закончила дела. Решила к вам зайти. Хочу поговорить.
– Хм…
Он хмурится сильнее. Видимо, ему уже не нравится мое «поговорить», но и приглашения я больше не жду. Набравшись храбрости, шире открываю дверь и ступаю внутрь.
Закрываю ее за своей спиной, отрезая пути к бегству.
Кабинет дяди Димитрия обставлен старомодной темной мебелью. Паркет давно уже скрипит. Здесь можно было бы сделать ремонт, но дядя не хочет. Думаю, когда мне будет столько же лет, как и ему, я тоже буду держаться за привычное. Но пока меня тянет неизведанное.
– О чем поговорить, Еленика?
Я запинаюсь на пути к его столу, услышав вполне обычный, но такой многозначительный в моем представлении вопрос.
Действительно, о чем нам говорить, когда у нас всё хорошо? Я все исполняю и ни в чем не виновата?
Сердце ускоряется удар за ударом. Ладони становятся влажными.
– Я бы хотела поговорить с вами о своем будущем, тейе.
Дядя, судя по тому, что хмурится всё сильнее и пытается вернуться к изучению тетради, о моем будущем говорить хочет не очень. Но, со вздохом, смиряется.
Закрывает свои расчеты и поднимает взгляд на меня.
– Ну присаживайся, поговорим о твоем будущем.
Опустившись на кресло, складываю суетливые руки на столе, крепко-крепко сжимаю колени. Всю себя ощущаю одной огромной сжавшейся пружиной.
– Я хотела сказать, что очень благодарна вам за все добро, которое
Реакция дяди явно дает понять, что ему неловко. Он двигается на своем кресле и сжав губы, отмахивается:
– Брось, Лена. Ты моя кровь. Племянница. Как я мог бы жить, зная, что сдал одну из Шамли в детский дом?
Из-за переизбытка чувств и накала эмоций на моих глазах выступают слезы. Сложно не чувствовать себя ужасной и неблагодарной в этот момент. Но и от мечты отказаться я не могу. Кроме того, что я – Шамли, ещё я отдельный человек.
Прокашлявшись, стараюсь снова взять себя в руки.
– Нет, я правда очень благодарна вам, дядя. И хочу, чтобы вы это знали. Благодаря вам я выросла. Многому научилась. Не знала ни холода, ни голода… – Сказать, что здесь меня любили, язык не поворачивается. Но может это и не так-то важно. – Я всегда буду это помнить. И всегда буду готова прийти к вам на помощь, если вы будете в этом нуждаться. Но сегодня я хочу попросить вас меня отпустить.
Моя пружина продолжает сжиматься, а вот дядя как будто выстреливает. Нахмуренные брови и лоб внезапно становятся гладкими-гладкими. Взгляд – искренне пораженным. Даже сжатые губы расслабляются.
Он снова двигается по креслу.
– Что значит, отпустить? – Переспрашивает как бы осторожно, но я ощущаю, что просто не будет.
– Я хочу поступить на вокальный факультет. Экзамены в августе. Я знаю, что вы видите меня в Кали Нихта. Рядом. Но я больше не хочу откладывать свои мечты. Я вижу свою судьбу другой. Я поеду поступать, буду учиться, потом…
Вместо тысячи слов я достаю из кармана красочную брошюру моего будущего университета. Разворачиваю и кладу на стол перед дядей. Мне кажется, стоит только пролистать ее – и он меня поймет.
Или всё же...
Договорить мне не дают.
Дядя выставляет в воздух указательный палец, я тут же умолкаю. Берет брошюру и открывает. Я с замиранием сердца слежу за тем, как его глаза бегают по строчкам. Только заканчивается всё не моментальным принятием. А жаль.
Дядя резко отталкивается от ручек кресла и встает.
Я осознаю, что дрожу всем телом. Он отходит к окну, оглядывается на меня.
– Куда ты хочешь поступить, Еленика? – не случайно использует именно эту форму моего имени, покачивая буклетом. Его голос звучит еще не угрожающе, но я уже чувствую огромное желание прижать щенячьи уши перед главой нашей греческой стаи. – На певицу? Я не ослышался?
– Нет, дядя. Вы не ослышались. Мои родители… Они пели. И я тоже хочу петь.
– О своих родителях ты лучше сейчас не вспоминай, Лена. Твой отец отрекся от нас и укатил по своей дурацкой прихоти. Твоя мать даже гречанкой не была. И вообще у нас тут много к ней вопросов! А ты кто, Еленика? Твоя бабушка тебя кем воспитывала, Еленика? А я кем?