Доктор Есениус
Шрифт:
Эти слова Гофбауэра были встречены приглушенными смешками.
Есениус больше, чем кто-либо другой из присутствующих, понимал, какую бесстыдную комедию играет доктор Гофбауэр. Даже смерть человека не пробудила в нем совести. Вместо того чтобы признать вину, он хочет склонить суд на свою сторону болтовней, в которой нет ни капли искренности.
Наконец и доктора Есениуса пригласили высказать свое мнение.
Хотя на него весьма неприятно подействовала речь Гофбауэра, он старался выступить перед судом беспристрастно.
— Доктор Гофбауэр оправдывал применение данной операции множеством цитат
Зал суда зашумел от волнения. Гофбауэр неприязненно смотрел на Есениуса.
— Следует ли утверждать, что операция, произведенная над Агрионом, может быть приравнена к убийству? — спросил судья.
Есениус старался получше сформулировать ответ на вопрос, решающий судьбу человека.
— Я не дерзну ответить на такой важный вопрос одним словом. Дело заслуживает хотя бы краткого разбора. Я не желал бы отнимать у вас драгоценное время, но, если суд призван вынести справедливый приговор — а я убежден, что это является вашей целью, — он должен ясно представлять себе работу врача и ее нравственные законы.
Судья, очевидно, был согласен с Есениусом, потому что кивком головы дал ему понять, что он может продолжать.
— Если мы проследим за работой врача с древнейших времен, мы увидим, что она является непрерывной цепью сражений. Представьте дорогу, с обеих сторон отмеченную вехами. И с одной стороны дороги этих вех больше, чем с другой. Это ошибки.
На другой же стороне расстояние между вехами очень велико. Это наши успехи. Соотношение такое очень безрадостно, и человека слабого, нетерпеливого оно должно отпугнуть и отвратить от работы врача. Но настоящего врача подобные вещи не испугают; врач хочет бороться за то, чтобы наша работа сопровождалась непрерывным рядом успехов и очень редко в ней совершались бы ошибки и разочарования. Вся наша наука должна быть направлена к этой великой и возвышенной цели.
Есениус помолчал, перевел дух. Оглядел собрание. Он увидел, что его внимательно слушают, и продолжал:
— Терниста тропа к успехам. Она требует жертв. Если эти жертвы являются ценой новых успехов науки, мы миримся с ними, как с героическими жертвами. Но нас удручают жертвы, которые ничего не приносят, напрасные жертвы. Такой напрасной жертвой явился и Агрион.
Присутствующие удвоили внимание. Теперь речь пойдет о Гофбауэре.
— Я должен ответить на вопрос, как я расцениваю врачебную деятельность Гофбауэра. Доктор Гофбауэр решился применить средство, которое не давало никакой надежды на успех и которое, с точки зрения врача, являлось опасным для жизни. Возможно, он поддался просьбам и уговорам несчастного, который не только согласился на эту операцию, но сам желал ее. Но это не оправдание. Долгом врача является в таком случае отговорить пациента. А потому после достаточного рассуждения я отвечаю: доктор Гофбауэр из-за своего легкомыслия является
Суд принял предложение Есениуса.
Но Есениус не почувствовал удовлетворения.
«Сколько таких Гофбауэров еще осталось среди нас!» с горечью подумал он, выходя из зала суда.
Приезд Марии внес в жизнь Есениуса изменения.
«Теперь все пойдет по-другому, — думал Есениус, — все будет как в Праге…» Но так не случилось. Вена не могла сравниться с Прагой. В Праге он сразу нашел друзей и доброжелателей, тут же с самого приезда он везде встречал лишь недоверие, неприязнь и зависть. Он не мог избавиться от чувства, что здесь он только чужестранец и что его настоящий дом в Праге.
Причин было много. Своей столицей Матиаш сделал Вену, и этот выбор отражался на всем. В Праге протестанты представляла немалую силу и поэтому занимали многие значительные должности при императорском дворе. Вена была городом строго католическим, и протестанту трудно было получить значительный пост. Есениус чувствовал это по себе.
Подлинным личным врачом императора был итальянец Риччи, Есениус лишь считался им.
— Не печалься об этом, Иоганн, — утешала его Мария. — Ведь и в Праге первым личным врачом покойного императора Рудольфа был Гваринониус. И это не мучило тебя.
— Дело вовсе не в том, первый я или второй врач императора. Просто здесь со мной порой обращаются так, как будто я и вовсе не врач.
— Порой, — примирительно ответила Мария. — Значит, не всегда. Вспомни о твоем выступлении на суде по делу Гофбауэра. Меня при этом не было, но я могу представить себе, как великолепно это должно было выглядеть. И университет признал тебя и ценит…
— Но при дворе ведут себя так, как будто не знают о моем существовании! — выговорил наконец Есениус. Эта несправедливость больше всего донимала его. — Если бы мне, по крайней мере, вовремя платили.
Мария попыталась использовать недовольство мужа для того, чтобы предложить ему план, который она вынашивала уже долго:
— А не лучше ли нам, Иоганн, вернуться в Прагу?
До сих пор она не решалась задать ему этот вопрос. Но теперь, увидев, как изводят его все эти неприятности, она решилась.
Он подошел к ней, положил ей руки на плечи и ответил с улыбкой:
— Ты шутишь, Мария?
— Я серьезно, Иоганн, — тихо возразила она. — В Праге нам было лучше, и, если мы вернемся туда, нам снова будет хорошо.
Она заметила, как тень прошла по его лицу.
— В Праге нет императорского двора, там я буду лишь обычным врачом, как десятки других. А тут все же личный врач императора. Неужели мне добровольно возвращаться к тому, с чего я начал? Нет, Мария, ты не можешь требовать от меня такого.
Ее глаза угасли. Она не предполагала встретиться с таким страстным сопротивлением. Как он тщеславен, если из-за пустой гордости готов сносить любые обиды! Значит, все те уроки, что уже дала ему жизнь, были недостаточны?