Доктор Есениус
Шрифт:
Он почтит память Марии, он напишет книгу о бессмертии Души и разошлет её всем своим знакомым.
Сначала нужно позаботиться о достойном погребении усопшей. Есениус решил перевезти тело жены в Шопрон и там похоронить.
Он шлет печальную весть всем друзьям. Одно из первых писем он посылает Кеплеру в Линц.
«Свидетельствую мою преданность Вам, доброжелателю моему и другу самому дорогому.
С тяжелым, сокрушенным горем сердцем извещаю Вас, что господь бог всемогущий, господин живота нашего и смерти, податель всех благ этой жизни, дорогую и горячо
Осмелюсь поэтому почтительнейше просить Вас, чтобы Вы телу любимой супруги моей последнюю христианскую любовь отдали и проводили вместе с другими дружески к нам расположенными особами в этот последний путь из дома моего брата Даниеля Есениуса в Шопроне до храма Богоматери, в том же городе находящегося…»
Тело усопшей отвезли в Шопрон, чтобы покоилось оно в тамошнем храме, в близости от живых членов фамилии.
Кеплер на погребение не прибыл.
ЖИВАЯ СОВЕСТЬ
Еще когда Есениус был в трауре, в Вену приехал Кеплер и нанес ему визит.
Они не виделись с той поры, как Есениус покинул Прагу. Сначала ученые часто писали друг другу. Письма их были очень сердечными. Они сообщали друг другу о семье и обменивались научными новостями. Есениуса радовал каждый успех Кеплера, хотя сам он часто испытывал укоры совести. Словно его кто-то спрашивал: «А ты?»
Неожиданно от Кеплера перестали приходить письма. «Наверное, очень занят работой, — думал Есениус, — вот и забывает написать».
Зная рассеянность Кеплера, он снова написал ему. Но и на этот раз Кеплер не ответил.
Видно, дело было не в забывчивости. Но в чем же? Есениус не мог понять, чем он обидел друга.
Ему было очень больно сознавать, что какое-то недоразумение нарушило их прекрасную дружбу. Но, не чувствуя за собой никакой вины, он надеялся, что со временем все выяснится.
И вот вдруг после похорон без всякого предупреждения явился сам Кеплер. Тем дороже был для Есениуса его приезд.
Они посмотрели друг другу в глаза, и в этом взгляде, глубоком и пытливом, растаяло всякое отчуждение: они горячо обнялись и долго, безмолвно жали друг другу руки.
— Пусть бог дарует вам силы в вашем великом горе, Иоганн, — промолвил Кеплер. — Я получил ваше сообщение поздно и потому не смог тотчас же прибыть на похороны. Простите.
Они беседуют одни в пустой комнате, но тихие слова, идущие из самых потаенных глубин сердца, вызывают в их памяти невидимые образы
— Я два раза писал вам, Иоганн, — проговорил Есениус, но вы мне не ответили. Вы получили мои письма?
Этот упрек прозвучал скорее как жалоба на какое-то препятствие, которое стало на пути их дружбы. Есениус внимательно смотрел на Кеплера.
Кеплер выдержал взгляд твердо.
— Я был зол на вас, Иоганн. Очень зол. И, если бы не удары судьбы, которые обрушились на нас обоих и которые показали мне, как ничтожны пред лицом вечности даже самые большие человеческие страсти, я бы сердился на вас еще и посейчас. Но, когда я взвесил все, я пришел к убеждению, что неправ.
Есениус слушал пораженный. Значит, он не ошибся!
— Ради бога, из-за чего? Я ничего не знаю…
Кеплер внимательно смотрел на стол, рисуя на нем в задумчивости какие-то орнаменты и геометрические фигуры.
— Возможно, вы рассердитесь, но я должен вам все сказать. Наша дружба должна выдержать и это испытание.
Есениус не верил своим ушам. Он и представления не имел, на что намекает Кеплер. Хотя он не чувствовал вины, слова Кеплера и его тон говорили о том, что дело не шуточное.
— Мне было неприятно то, что вы написали о Матиаше.
У Есениуса словно гора с плеч свалилась. Слава богу, только это. Но теперь его одолело любопытство.
— Простите, друг мой, но я в самом деле не понимаю, отчего вы рассердились. Ведь тут нет ничего, что могло бы вас задеть. Я написал в честь императора…
— Именно в этом-то все дело! — горячо воскликнул Кеплер. И, понизив голос, добавил грустно: — Иоганн, почему вы погрязли в мелочах?
Есениус не понимал, в чем его упрекает Кеплер.
— Вы врач, Иоганн, известные врач. Самый лучший врач, которого я знаю. Почему вы забываете об этом? Почему не пишете только своих медицинских книг? Почему унижаетесь на манер придворных писак, которые стараются снискать благосклонность хозяина безвкусными хвалебными одами? И одами, как они сами знают, совсем незаслуженными?
Есениус покраснел. По какому праву Кеплер разговаривает с ним в таком тоне? Со студенческих лет он ни от кого не слышал подобных упреков.
— Простите, Иоганн, — промолвил Кеплер грустно. — Я знал, что вы рассердитесь. Считайте, что я ничего не сказал. И забудем об этом.
— Нет, наоборот, продолжайте. Нам нужно поговорить. Надо объясняться, — быстро сказал Есениус и добавил прерывающимся голосом: — Я не ожидал ваших слов и не готов… Дайте собраться с мыслями…
— Я не хотел вас обидеть, — оправдывался Кеплер, жалея, что затеял этот разговор.
— Мы, врачи, должны иногда пользоваться ножом, а то и раскаленным железом, если нужно помочь больному. Но, если врач на этот раз вы, а я больной, режьте, не смотрите, что нож вонзился глубоко. Я убежден, что вы хотите мне помочь.