Доктор Голубев
Шрифт:
В ответ Песков что-то буркнул под нос.
— Ты не бурчи, а давай мне язвенных больных.
— Нет подходящих.
— Ты посмотри получше.
— Гм… народ молодой.
— Вот и давай, пока не состарились. Состарятся — поздно будет.
Давнишней страстью Николая Николаевича было подкусывать терапевтов.
— Давай. Все равно ваша терапия лечит по принципу; да исцелися сам.
Песков молчал.
— Кстати, у вас гнойный перикардит появился. Что это за больной?
«Ну и пройдоха, —
— Плох. Очень плох, — сказал Песков, поворачивал вполоборота к Николаю Николаевичу.
— Давай оперировать.
Кленов уже загорелся, сдернул очки, в глазах появился азартный блеск.
— Это бессмысленно. — Песков покачал головой, зашептал в самое ухо Кленова: — Что я тебе, труп привезу. Если желаешь, можно сделать тактический ход: чтобы умер не у нас, а у вас.
— Ты говоришь, не операбельный?
— Да-с. Не надо его тревожить. Все равно не поможете.
— Как его фамилия?
— Гм… фамилия… Сухачев.
— Я посмотрю его на всякий случай.
Песков покашлял. В нем боролось несколько чувств: глубокое убеждение, что больному ничто не поможет, боязнь ответственности, если операция, не дай бог, состоится, и, наконец, болезненное самолюбие — все идет как-то мимо него.
— Взгляни, если хочешь. Но, по-моему, напрасен весь этот «новаторский» шум. Лучше оставить больного в покое.
В проходной госпиталя полковникам сообщили, что нужно идти в конференц-зал на совещание.
Когда они поднялись на третий этаж, там уже все были в сборе. Офицеры сидели группами, большинство в конце зала. Халаты повесили перед собой на спинки стульев.
Песков и Кленов прошли в первые полупустые ряды: Иван Владимирович — налево, Николай Николаевич — направо.
Увидев Кленова, Голубев поднялся.
Николай Николаевич шел своей особой, подпрыгивающей походкой. Туго набитый портфель он носил не в руках, а под мышкой, очки поднял на лоб и то и дело раскланивался с товарищами, блестя гладко выбритой лоснящейся головой.
Подождав, пока Николай Николаевич сядет, Голубев подошел к нему, поздоровался.
— Ба, дорогой товарищ! Что же вы не заходите! — Николай Николаевич долго жал руку Голубева. — Вам отыграться надо.
— Зайду, — пообещал Голубев. — А сейчас у меня к вам важное дело. Разрешите?
— Пожалуйста.
Николай Николаевич придвинулся, уступил место Голубеву и, глядя на собеседника поверх очков, приготовился слушать.
— Помните, я вас позавчера спрашивал о применении пенициллина? — начал Голубев.
— При гнойных перикардитах? Помню. Голубев постучал кулаком по колену:
— Так вот, я не зря спрашивал.
— Догадываюсь, дорогой товарищ.
— У меня есть такой больной, — Голубев
Николай Николаевич заерзал на стуле, сдернул очки, почесал дужкой за ухом.
— Надо сперва посмотреть больного. Как его фамилия?
— Сухачев.
— Су-ха-чев? — медленно переспросил Николай Николаевич, и лицо его стало мрачнеть.
Только что об этом больном говорил с ним начальник отделения Песков; он упоминал о «тактическом переводе», о «новаторском шуме». Теперь понятно, кого Песков имел в виду. «Ну, ничего, я миндальничать не буду. Я отучил этого хитреца от порочной тактики».
— Молоды еще, дорогой товарищ, меня за нос водить, — неожиданно сердито сказал Николай Николаевич. — Не выйдет.
Голубев смотрел на Кленова, ничего не понимая.
— Нечестно так, дорогой товарищ, — гневно продолжал Николай Николаевич. — Так у нас не ходят.
Большой лоб и бритая голова Николая Николаевича покрылись крупными каплями пота. Он достал платок и, морщась, как от боли, вздохнул и повторил с упреком:
— Стыдно.
— Разрешите… — произнес Голубев.
— Не разрешу, — повышая голос, проговорил Кленов и установил свой толстый палец в грудь Голубеву: — Не разрешу хитрить. Вы думаете, вы умный, а я дурак?..
В этот момент послышалась команда: «Товарищи офицеры!»
Все встали. Генерал поздоровался, попросил пересесть поближе.
Голубев прошел на свое место.
Генерал сел за стол, накрытый красным бархатом, подождал, пока наступит тишина, и предоставил слово офицеру штаба.
Началась читка последних приказов.
Голубев не слушал. «Что же это происходит? — думал он. — За что он так? С кем бы посоветоваться?» Он огляделся и заметил знакомую голову. Она виднелась в первом ряду над всеми головами.
Это был Песков.
Сосед Пескова достал из кармана металлическую коре бочку с монпансье и угостил Ивана Владимировича. Голубев видел, как Песков вытянул два тонких, костлявых пальца и будто щипчиками взял только одну конфетку, забросил ее в рот, еле заметно кивнул головой — поблагодарил и опять замер в привычной строгой позе, вытягиваясь и распрямляя спину.
В воображении Голубева вдруг связались воедино и эти вытянутые пальцы, которыми Песков достал конфетку, и то, что он взял только одну и не положил, а забросил в рот, и его разговор о больном, и крик на консилиуме, и вчерашний неожиданный приход в палату, и сегодняшний эпизод с Кленовым, и Голубев понял, что он и начальник — совершенно разные люди, что новое столкновение с Песковым неизбежно.