Доктор Голубев
Шрифт:
— Не понимаю, — тихо произнес Голубев и медленно потер лоб. — Нет, не понимаю. Полчаса тому назад он кричал, он отклонил мое предложение, он готов был растереть меня в порошок.
— Что случилось, коллега?
Голубев резко повернулся к Аркадию Дмитриевичу:
— Вы понимаете, он сам, сам предложил сделать больному пункцию и ввести в полость перикарда пенициллин. Правда, пункция — не операция, но все же это шаг вперед.
— Позвольте, коллега, дать вам дружеский совет, — услужливо предложил Аркадий Дмитриевич. — Зачем вам самому лезть в это дело? —
— Это — мысль! — воскликнул Голубев и, схватив рук Аркадия Дмитриевича, энергично тряхнул ее.
16
С Кленовым в этот день поговорить не довелось. Николай Николаевич до самого вечера был занят на операциях.
Голубев, тревожась за Сухачева, не подозревал, что в это время другой человек тоже думает о Сухачеве, и не только думает, но и старается помочь ему.
Этим человеком был майор Бойцов.
Утром, слушая взволнованный рассказ Голубева, Бойцов почувствовал, что между молодым врачом и старым начальником назревает конфликт, и, по-видимому, крупный. Речь шла о жизни человека. Бойцов понял, что Голубев предлагает что-то новое, необычное. Песков осторожничает, перестраховывается, не хочет брать на себя ответственность. А между тем больному все хуже и хуже. Бойцов решил вмешаться в это дело, чтобы помочь больному.
Всего три месяца назад Бойцова избрали секретарем партийного бюро госпиталя. До этого Бойцов никогда с медиками дела не имел, разве что в войну, когда, раненный лежал в госпиталях.
В юности Бойцов два года учительствовал в Казахстане. Первое время ему было очень трудно: он не знал языка, не понимал людей, и они его не понимали. Когда он изучил язык — работать стало легче. Он мог общаться с людьми, они его узнали и полюбили. Теперь происходило нечто сходное. Медицина была для него чужим, незнакомым языком. Необходимо было познакомиться хотя бы с азами этого «языка». Иначе работать невозможно: с тобой не станут считаться. Ночами он сидел за медицинскими учебниками, каждую свободную минуту старался бывать в отделениях, присутствовать на операциях, на консилиумах.
Врачи вначале смотрели на него как на человека со странностями, подшучивали над ним, кое-кто иронизировал, называл «профессором», а кто поумнее — начал помогать Бойцову.
Сегодня утром, когда он прямо от Пескова прошел в кабинет начальника госпиталя и доложил ему обо всем, генерал, выслушав его, внимательно сказал:
— Иван Владимирович — опытнейший врач. Тут что-то не так. Я разберусь, конечно, но мне думается, что вы просто недостаточно знакомы с терапией. Трудно, знаете ли, судить.
Бойцов ответил, что он не специалист, но слышал, что такие больные, как Сухачев, если и выживают в острый период, то затем все равно умирают. И потому ему кажется, что мысль Голубева заслуживает внимания.
Генерал удивился, услышав правильные, хотя и общие суждения о той болезни, которой страдал Сухачев.
—
Генерал был моложавый, весь начищенный, блестящий, он, видно, недавно побрился, от него пахло одеколоном и здоровьем, именно здоровьем. Бойцов был уверен, что здоровье и болезнь имеют свои запахи.
— Повторяю, я плохо разбираюсь в медицине, — сказал Бойцов. — Но в людях я кое-что понимаю, товарищ генерал.
— Решим так, — проговорил генерал, вставая из стола. — Я выясню, что и как, и сообщу вам о своем решении.
Генерал Луков вызвал к себе Пескова. Когда Ива Владимирович явился, генерал вышел ему навстречу, тепло поздоровался, усадил рядом с собой на мягкий диванчик:
— Как, Иван Владимирович, здоровье?
— Здоровье, гм… не жалуюсь.
— А работа?
— Как всегда, товарищ генерал.
— Я слышал, у вас тяжелый больной.
Песков покраснел, лицо его покрылось пятнами, брови сошлись на переносье. «Уже сюда дошел слух, — подумал он с раздражением. — Не на шутку взялся молодой человек».
— Так точно, товарищ генерал. С выпотным перикардитом.
— Ну и как он?
— К сожалению, надежд мало.
— Мне доложили — есть какое-то предложение? Песков покачал головой, иронически улыбнулся:
— Ах эти молодые врачи! Шумят, предлагают, что-то пытаются изобрести… А сами… даже диагноза не могут правильно поставить…
— Быть может, надо собрать консилиум?
— Как прикажете, товарищ генерал. Но я, простите, не понимаю, к чему весь этот шум. Зачем лишний раз травмировать больного? Случай вполне ясный.
— Вы не волнуйтесь, Иван Владимирович.
— Я не могу не волноваться, товарищ генерал, это, простите, касается моего авторитета…
Генерал Луков не любил длинных разговоров.
— Давайте соберем консилиум: всякое бывает.
После этого разговора генерал пригласил Бойцова:
— В одиннадцать ноль-ноль двадцать первого соберем Консилиум.
— Отлично.
— И все-таки я не думаю, — сказал генерал, — чтобы Иван Владимирович дал маху. Я даже уверен, что он прав. Ведь Голубев, оказывается, даже диагноза — выпотной перикардит — не поставил.
Бойцов пропустил это замечание мимо ушей: он уже слышал об этом…
— Разрешите пригласить профессора Пухова?
— А вы его откуда знаете?
— Знаю, товарищ генерал.
Бойцов знал профессора как страстного охотника. На охоте они и познакомились. Юркий, выносливый старичок измучил тогда Бойцова. За день они отмахали по лесам и болотам километров двадцать.
Генерал сел, перелистал настольный календарь и на листочке «21 октября» написал красным карандашом: «11–00 консилиум».
— Занят он очень, сможет ли приехать?
— Я попытаюсь, товарищ генерал.
Клиника профессора Пухова жила своей жизнью. Был седьмой час, и нянечки разносили ужин, несколько больных стояло у окна, с завистью разглядывая по-вечернему оживленный город: их тянуло на воздух, под открытое небо, на ярко освещенные улицы.