Долг чести

Поселягин Владимир Геннадьевич

– Долетели. Повторяюсь, тишина в эфире.

– О, - раздался мой вопль в эфире.
– Я тут в кабине штурмана нашёл систему открытия бомболюка и сброс бомб. Земля-Один, я готов к сбросу. Приём.

– «Ланкастер», я Земля-Один. Сброс. Приём.

– Принято. Сброс… Ой, я случайно на Одессу сбросил… Ой, там пожары в порту у бухты и взрывы… Ой, прожектора и зенитки заработали.

– «Ланкастер», я «Земля-один, подтвердите пожары в Одессе. Приём.

– Подтверждаю. Приём.

– Одесса оккупирована врагом, так что вы нанесли удар по нему. Не переживайте. Тишина в эфире. Это в последний раз.

– Принято.

Оставив рацию на той же частоте, только на приёме, я перебрался обратно,

на ходу хихикая. Всё было подстроено, и разговор, нужный вброс информации был сделан, и сброс бомб на Одессу, я его спланировал сразу после взлёта, когда карту с полётным маршрутом изучал. А систему сброса изучил, когда полковника вязал, а не когда с неизвестным общался. На минуту выходил из разговора, подправлял курс чтобы сбросить не на жилые кварталы, а на порт. Удалось, но кривенько, всё же я не опытный бомбардир, но порт тоже полыхал. Ха, десять минут самолёт летел сам на километровой высоте, и ничего. Два часа, на скорости четыреста двадцати километрах, я преодолел две трети пути до Киева, когда полковник очнулся. Англичан потряс головой, застонал, морщась, и начал осматриваться. Наконец подняв голову посмотрел на меня. Мне пришлось перегнуться через спину и посмотреть на того, лёгкое дежурное совещание помогало нам всё видеть, а так он у меня за спиной в кресле сидел. Мы вот уже как час снизились и летели на восьмидесяти метрах от поверхности земли. Это очень опасно, но позволяет скрыться от локаторов. Разве что посты воздушного наблюдения засекут шум этой тяжёлой машины. А так управлять ею стало действительно легче. Да и сброс груза сказался на экономичности моторов, те стали меньше потреблять топлива. Теперь точно долетим, хотя я и раньше в этом не сомневался. Топлива точно хватит, главное наши бы не принудили сесть где раньше.

Поднявшись метров на триста и включив автопилот, мы к Киеву подлетали, а там свои должны быть истребители-«ночники», я подошёл к полковнику, и надев на него шлемофон, а то тот что-то орал, а я на слышал. После этого включил внутреннюю связь, и тот хотя бы мог сообщить что он хотел.

– Вы кто?

– Господин полковник, вы русский знаете?
– спросил я у того на английском, вернувшись на место пилота и снова опуская машину ближе к земле.

– Нет.

– Фигово, - сказал я уже по-русски, но снова перешёл на английский.
– Ладно. Я Иван Сусанин, самый известный русский богатырь, который уничтожал врагов пачками, как тот герой сказки с мухобойкой, семерых убивахом.

– Так вы русский?

– Ха, понял. Да, русский. Я бежал из лагеря под Анкарой три месяца назад. Вот сейчас к своим возвращаюсь. Кстати, полковник, я болел и не совсем в курсе дел, сколько удалось пленных вернуть обратно? Наверняка ведь не все до наших прорвались.

– Думаете я знаю?

– Думаю да.

– Почти всех, часть погибла при сопротивлении, но сколько-то всё же смогли уйти к своим. Некоторые катера захватили и одна группа даже сторожевик. Не наш, турецкий.

– Это всё от недоедания, ослабевших было много. Вот если бы те в порядке были, чёрт-с два бы вы их поймали. А вообще за то, что вы, суки, творили в лагере, я вас резал, режу и буду резать. Знаешь скольких твоих соотечественников я уничтожил? Много. Давай посчитаем…

– Я не хочу этого слышать, - прервал тот меня.

– А придётся. Почти три десятка голов наберётся, где я собственными руками действовал. И это если не учесть, что я заминировал твой аэродром.

– Заминировал?!
– воскликнул тот в ужасе.

– Да, простейшая работа. Мина на складе топлива, сам сделал, с часовым механизмом, сработала, когда я взлетел, и растяжка из гранаты на складе авиабомб. Тут всё тоже сработало, аэродром твой снесло. А ещё экипаж этого бомбардировщика я порезал на тонкие ломтики.

Мне кочевники саблю и казачью шашку подарили, научили ими пользоваться. Причём за месяц, говорят память предков проснулась, только тренироваться надо, мышцы слабые. Так что разрубил я их, и ещё двух механиков… Ты чего молчишь, полковник? Челюсть болит? Не боись, бил ногой сильно, но аккуратно, не сломал. Как сказал один киногерой, не бойся Козладоев, бить буду аккуратно, но сильно. Ха-ха-ха… - засмеялся я.

– Всё равно мы вас победим.

– Пока жив хоть один русский солдат, то вряд ли. Хотя какая-то правда у вас есть. Такое впечатление что часть генералов вообще на вас работают, а другие используют голову для двух дел. Они в неё едят, и ею гвозди забивают. Ни на что другое она не годна.

– Вы плохой солдат, вы оскорбляете своих командиров.

– Своих я не помню, память потерял, а сужу по тому что вижу. Может раньше было какое уважение, но после потери памяти всё это стало пылью. Я сужу по делам, а не по внешней обёртке. Если командир справный, я за ним в огонь и воду. А если паркетный шаркун, то за ним не пойду. Я присягу не давал.

– Но вы солдат?

– Память потерял, а что раньше было, мне плевать. Может я вообще не Вершинин никакой? Я же не помню. По чести сказать, мне присягу снова надо бы давать. Слушай, полковник, хочешь анекдот? Про русского генерала.

– Я в туалет хочу.

– Пруди в штаны, - посоветовал я.
– Как наши ослабевшие лёжа на нарах. Сил дойти до туалета не было. Не всем помогали, так что вонь в бараке стояла знатная.

– Отведи меня в туалет. Ты обязан по Женевской конвенции обеспечить меня всем необходимым. Туалетом в том числе.

– Ах ты тварь, о Конвенции вспомнил?! Что же вы гады творили, когда голодом военнопленных морили?!

– Я полковник, а ты всего лишь уорент-офицер, и обязан мне подчиняться, - разозлился тот.

– Ни хрена себе завязочки?! Знаешь, скину-ка я тебя полетать, тут недалеко. А нашим скажу, сбежал, полетать решил. Без парашюта.

– Отведи меня к туалету.

– Как? Я не знаю, как эту бандуру сажать.

– В хвосте есть туалет.

– Есть туалет?
– изумился я.
– Что ж ты сволочь двуличная раньше не сказал?! Всё, меня не беспокоить… Там почитать есть что?

На пять минут пришлось прерваться. Я поднялся на пятьсот метров, чёрт с ними, пусть локаторы видят, наши и так знают где я лечу, и отвязав полковника, сопроводил в хвостовой отсек. Я первым отлил, действительно очень хотелось. У него та же нужда была. Сам туалет вид имел крупного ведра, а сверху стульчак и крышка. Дальше вернувшись, я хотел привязать того, но полковник пытался нокаутировать меня ударом лба. Кстати, довольно профессиональное не раз отработанное движение. Однако тот не Депардье, я успел отшатнутся. И дал ему такого леща, что тот сел и свёл глаза в кучу. После чего я отработал на нём все способы рукоприкладства, от банального щелбана, до фофона. Тряся кистью правой руки, отбил, снова привязав того, ещё и ноги тоже. Сел на своё место, пока полковник плавал в своих снах, а на голове росли шишки, снова подключил шлемофон, и взял управление, то даже отшатнулся. Рядом летел русский истребитель и силуэт лётчика показывал явно неприличные жесты.

– Это ещё что за клоун?
– вслух я подумал, и тот за грозил мне кулаком, как будто всё слышал.
– Ой!

Мне как-то не по себе стало. А рация точно на приём стоит, а не на выдачу? Надо проверить. Снова поставив автопилот, я включил освещение кабины, чтобы тот меня лучше видел, и развёл руками, мол: чего? Тот погрозил кулаком и постучал по наушникам. Сам истребитель висел чуть впереди и выше, чтобы под винты моих моторов не попасть, так что лётчику приходилось оборачиваться и выгибать шею.