Долго и счастливо?
Шрифт:
Короткая реплика Эдвина ранит меня куда больнее, чем длинная тирада его жены. Наверное, потому что его слова нельзя списать на беременность.
– Элизабет, пожалуйста, зря мы это все начали… - видя мое расстроенное лицо, пытается сгладить острые углы деликатный Эд. На его лице отражается настоящая мука.
– Говори, Эдвин, - властно прерываю я его смущенный ропот. – Заканчивай начатое. И поскольку я хорошо знаю тебя, я ожидаю услышать неприкрытую правду. Не вздумай лгать мне – ты все равно не умеешь.
– Э-э-элизабет, я не считаю, что будет правомерно…
– Так, хватит, не юли. Правду.
Мэтти в ужасе закрывает покрасневшие щеки руками.
– Хорошо, - сдавшись, безжизненным голосом отвечает Эд. – Но я попрошу тебя взглянуть на ситуацию под моим углом, объективно, и понять, почему у меня соткалось именно такое впечатление… Я избавлю тебя от собственных аналитических выводов, просто попрошу вспомнить один знаменательный день: день твоей свадьбы. Видишь ли, меня, как твоего друга, как человека, который тебя любит и за тебя беспокоится, до сих пор ранит воспоминание, как в решающий момент скрепления вашего союза обоюдным согласием, твой жених пять минут безобразно кривлялся у алтаря, - бледнея от собственной вынужденной дерзости, Эдвин обессиленно мякнет в кресле.
Не успевает он закончить, как на защиту тут же поднимается Мэтти, скороговоркой выпаливая:
– Не обращай внимания на этого недотепу, Лиззи. Что он понимает в людях и отношениях? Вонка любит тебя – я это своим женским наметанным глазом сразу вычислила! А Эдди просто предупрежден против него!
– Ты, несомненно, хотела сказать «предубежден», дорогая, прости, что поправляю, - несмотря на критичность ситуации, не может удержаться Эд.
– Неважно! Все поняли, что я хочу сказать! Главное, что это правда! А все из-за того, что Вонка никак не может запомнить его имя! Фи, такая глупость, что Эда это так задевает!
– Меня это задевает, - сквозь зубы выдавливает Эдвин, вцепившись длинными пальцами в подлокотники, – потому что я убежден до глубины души, что он делает это нарочно. За время всей церемонии несколько раз он будто намеренно обращался ко мне, чтобы окрестить Эдгаром, Эдмондом, Эдвардом, Эндрю, Элвисом, Энтони и Эштоном. Да если бы не он, я бы никогда не задумался, сколько в английском языке существует имен на «э». Хотя, почему только на «э»? Кажется, прощаясь, он назвал меня Фредом.
В его голосе звучит столько плохо скрываемой детской обиды, что как ни стараюсь, я не могу удержаться от смеха. Мэтти охотно вторит мне, в восторге шлепая себя по упитанным ляжкам.
– Я не нахожу ничего забавного в этом откровенно нахальном и вызывающем поведении, - ядовито замечает Эд, обиженно насупившись. – Вынужден признать, что как бы низко я не опускал планку адекватности, этот человек пройдет под ней.
Последняя фраза вызывает у нас новый взрыв безудержного хохота: я начинаю невольно сползать с кресла на пол. Вонка был и остается единственным человеком на нашей памяти, который довел до белого каления сдержанного, законсервированного в традициях Эда.
Я смеюсь так, что начинает болеть живот, пищевод внезапно сотрясают спазмы. Мне приходится
Вернувшись, я наталкиваюсь на обеспокоенный взгляд Эдвина и подозрительный – Мэтти.
– Принести тебе лекарство, Элизабет? – суетится Эд.
– Наверное, пищевое отравление. У тебя нет аллергии?
– Да нет… Как странно, я вроде бы ничего не ела…
– Резкие перепады настроения, тошнота, рвота, - загибает пальцы Мэтти. – Что-то это мне напоминает… Не могу понять что.
– Невозможно, - решительно отвергаю я, сразу смекнув, куда она клонит.
– О, и это мне знакомо. Какое неуверенное отрицание, однако. Так-так.
Да что они все сегодня, сговорились что ли? Сперва миссис Бакет, теперь Мэтти, хотя последнюю еще можно понять… На один миг я позволяю себе забыться и поверить в оправданность их ожиданий – и от этой маленькой, замаячившей вдали возможности, у меня захватывает дух. До чего пряный вкус имеют одни лишь фантазии о запретном плоде.
– Когда? – не распыляясь на пояснения, настойчиво интересуется Мэтти.
– Совсем недавно. На прошлой неделе, кажется… А нет, в конце ноября, началось как раз в тот день, когда миссис Макферсон сломала ногу.
– Это было в октябре, Лиззи, – скалясь, пожимает плечами Матильда. – Она сломала ногу в середине октября, если не в начале. Ты вообще следишь за своим здоровьем хоть чуточку?
– Мой организм никогда не работал, как часы, - слабо оправдываюсь я, из-за внезапного головокружения вынужденная присесть на краешек кофейного столика.
– Держите себя в руках, мамаша, - смеется Мэтти.
– Что-то я ничего не понимаю, - жалобно морщит лоб Эдвин.
– А что тут понимать? Лиззи беременна!
– Элизабет! Правда? Как я счастлив! Как я рад! – Эдвин вскакивает и несется меня обнимать, Мэтти поспешно убирает из зоны его досягаемости наши пустые чашки из под чая.
– Это не… не правда! Это не точно! – виновато оправдываюсь я, вспыхнув, как гирлянда.
– А вот мы сейчас и выясним, нам спешить некуда. У меня подружка врач, она примет тебя без очереди, если повезет, прямо сейчас. Я ей наберу, скажу, что дело незамедлительное, - обещает Мэтти, клацая телефонными клавишами. – Хотя, - зажав динамик рукой, она бросает на меня игривый взгляд. – У меня чуйка на такие вещи. Считай, что мне докладывают на других планах, - изнеженно улыбаясь, она гладит себя по животу.
***
Когда я покидаю стены госпиталя, на улице уже темно. Снег падает мягкими пушистыми хлопьями и скрипит под моими шагами. Грея руки в карманах, я подхожу к автобусной остановке. Дыхание сбивается, хотя я не спешу.
Заглушая праздничные песни рождественского радио, у меня в ушах продолжают звенеть короткие фразы врача:
– «Примите мои поздравления. У вас будет ребенок».
Ее реплики, так же как и улыбка, были отшлифованы до автоматизма многократными повторениями, но я приняла их, как ангельский дар, и продолжаю нести у сердца.