Долина белых ягнят

Кешоков Алим Пшемахович

— На такую ферму люди не пойдут.

— Знаю, — со будут обходить стороной. Вот и хорошо. А то любая тропа ведет к овцеферме, будто это Мекка. Соглашайся, не пожалеешь.

— Не могу, Апчара. Меня родители в дом не пустят. Ты не знаешь, какие они религиозные. — Гергов готов был расплакаться от досады.

Апчара твердо решила развести свиней, чего бы это ни стоило. Она знала: верующая Хабиба случайно увидит на улице свинью — уже просит у аллаха прощения за то, что не смогла отвести глаз от проклятого аллахом животного. Ей насчет свиноматок лучше и не заикаться. Но иного выхода не было.

Словом, в один прекрасный день, Апчара, наняв несколько грузовых автомашин в «Союзавтотрансе», привезла

в Машу ко свыше сотни свиноматок. Аул ахнул. Хабиба узнала об ужасном происшествии, когда ее позвали плакальщицей в дом, куда пришла очередная похоронка. Какая-то старуха просто не подала ей руки. Хабиба чуть в уме не повредилась. Но Апчаре в этот момент было уже не до религиозных чувств матери. Одна проблема возникала за другой. Свиноферму она все-таки решила устроить подальше от аула. Но когда животных привезли, оказалось, что выгружать их некому. Апчара на грузовике съездила на кирпичный завод, но успеха не добилась: там каждый был занят своим делом. Тогда она понеслась в город к снохе, Ирине Федоровне. Примчалась прямо в обком, влетела в кабинет, напугала Ирину.

— Как хочешь, выручай. Ты русская, не брезгуешь. Я помню, как ты ела сало под одеялом, чтобы мама не видела. Я тебя тогда не выдала. Помоги мне. Машины со свиньями стоят — некому выгружать животных. Сотни верст везла. Свиньи не кормлены, не поены. Погибнут — пропадут деньги, и я вместе с ними. Я-то ладно. Колхозу будет урон…

— У меня же Даночка, работа…

— Как только выгрузим свиней, привезу тебя назад.

К счастью, Кулов в этот день уехал в район. Ирина попросила девушку из протокольного отдела подменить ее в приемной.

Она забежала домой, уговорила соседей — двух грузин, вчетвером они поехали в Машуко. Выгрузили свиней, загнали их на ферму, напоили, задали корму. Так было положено начало новой отрасли хозяйства.

Один из грузин согласился наняться на ферму — но не за трудодни, а за твердую плату. Апчара и с этим согласилась. Помогать ему приходили женщины с кирпичного завода. Весть о новой ферме облетела весь Чопракский район, дошла и до самых верхов. Одни одобряли, другие осуждали затею Апчары: существует, мол, психологический барьер в сознании людей, его преодолеть нелегко.

Оказалось, волки тоже верующие. Раньше спросишь иного чабана: «Почему мал приплод?» — отвечает: «Волки так и ходят следом за отарой». — «Куда молодняк девается?» — «А ты организуй отстрел волков». — «Почему уменьшается поголовье?» — «От волков без оружия не убережешься». И вдруг все изменилось. Ни один волк не забрался на ферму, боясь нарушить запрет аллаха. Поросята росли в безопасности, славя правоверных.

— Волк-мусульманин — это смешно, — развеселился Кошроков.

Хабиба поджала губы. Она поняла, что высокий гость одобряет поступок дочери. Кошроков тем временем размышлял про себя. Ферма стала источником серьезного разлада между матерью и дочерью (двумя половинками головы). Как же ему поступить? Нельзя обижать старую женщину, но и Апчару поддержать просто необходимо.

— Нельзя разводить свиней в нашем ауле! — тем временем разгорячилась Хабиба. — Любой скот, какой хочешь, но не поганых свиней.

— Не могу я с тобой согласиться. Не могу! Мама, как ты этого не понимаешь?

— Не понимаю. Зато я понимаю другое. Со мной из-за тебя люди не здороваются. Ты как думаешь, мне это приятно?

— Мамочка, а ты забыла, как румыны в твоем ведре свинину варили? Ты же их не прогоняла?

— То — враг, — призналась честная Хабиба.

— Доти Матович, рассудите нас! — Апчара говорила с жаром, как она умела это делать на сходах и пленумах. — Сам Кулов, понимаете, сам Зулькарней Кулов с высокой трибуны во всеуслышание сказал: «Апчара Казанокова преодолела бессмысленные пережитки прошлого, вопреки заповеди корана,

вопреки недовольству верующих она развивает новую отрасль животноводства». Он порекомендовал всем перенять «опыт Казаноковой».

— Что ж, живи, как знаешь. Я больше тебе не советчица, не вторая половина головы. Что взбредет в твою голову, тем и живи. — Хабибе не хотелось, чтобы гость был свидетелем семейной ссоры. Да к тому же имя Кулова на нее тоже подействовало.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1. НА ПОЛЕВОМ СТАНЕ

Хабиба поднялась раньше всех. Ни разу в жизни солнце не застало ее в постели. Оно само будто ожидало ее появления во дворе с подойником в руке, чтобы, прорвав толщу осенних облаков, осветить лучами вершины гор.

Гости тоже оказались не лежебоками. Нарчо побежал на речку, плеснул в лицо студеной воды, напоил, накормил лошадей, почистил, поправил подстилку на линейке. Предстоял довольно долгий путь.

Прощались «по-военному» — быстро, без лишних слов. Несколько минут, и линейка покатилась в сторону гор. Теперь уполномоченному предстояло познакомиться с Батырбеком Оришевым, председателем верхнего колхоза. Партийно-советский архив, ушедший в горы, в партизанские отряды, вернулся назад сразу же по освобождении края. Многие отсутствовали месяца два, не больше. Только левобережье Баксана оккупанты удерживали около пяти месяцев. Бухгалтер Оришев увез за хребет и спас от немцев два мешка денег. Это была целая история. Привези он деньги назад, можно было бы снова стать управляющим отделением банка. А теперь жди, когда этот самый банк откроют. Пока суд да дело, Батырбека Оришева послали в Верхний Чопрак. Он должен был представлять кандидата на пост временного председателя колхоза — человека, не известного ни ему, ни тем, кому предстояло за него голосовать.

Оришев любил делать все обстоятельно. Он изучил структуру посевных площадей колхоза, сенокосные и пастбищные угодья, подсчитал, сколько деревьев осталось в колхозном саду, выяснил, кто сохранил скот, отданный под расписку, какое тягло имеется в наличии — в общем, продумал пути скорейшего восстановления хозяйства. Все это он выложил собравшимся — словно в председатели собирались избрать его, а не другого человека.

Его и избрали.

— Ты все знаешь, значит, ты будешь нашим председателем! — заявили колхозники единодушно. Батырбеку не помогли никакие отговорки. В конце концов он сдался, принял колхоз; из него вышел рачительный, умелый хозяин. С утра до вечера Оришев не слезал с коня, ездил по бригадам, фермам, полевым станам, мельницам; колхозников принимал рано утром, часов в пять, а то и раньше. Когда он спит, и спит ли вообще, никто не знал. У него все было точно рассчитано. Батырбек не выламывал кукурузы — жал стебли серпами, собирая их в суслоны. Старики на арбах везли стебли к полевому стану, а там очищали початки — зрелые складывали в одну кучу, незрелые — в другую.

Уберут кукурузу — на поле будет пастись общественный скот, пока не выпадет снег. Когда иссякнут все запасы, на корм пойдут кукурузные стебли. Вокруг полевого стана на плетнях подсушивается кукуруза восковой спелости; так ее доводят до кондиции. Совсем зеленые початки могут начать преть, их кладут отдельно, на ночь прикрывают от сырости, днем раскидывают, перебирают. За этим следят старики, их величают «инспекторами по качеству».

Оришев иногда читает лекции — рассказывает колхозникам о положении на фронтах Великой Отечественной войны, о международных делах, о событиях в республике. Сегодня привезли из средней школы большую карту Европы, подвесили ее на перекладине между двумя тополями, расставили перед ней скамейки — доски, положенные на булыжники. Всем хватит места.