Долина белых ягнят
Шрифт:
Прохаживаясь по полю, где женщины серпами жали кукурузные стебли, Оришев заметил, что нескольких жниц не хватает. Куда они могли деться? Он пошел к тому месту, где пасся его стреноженный конь. День был на исходе, но солнышко щедро согревало горы, поля, долину.
Вдруг Оришев остановился: из-за снопа виднелись чьи-то обнаженные ноги. Голова молодой женщины лежала в тени. Разомлев на солнце, устав от тяжелой работы, она мирно дремала. Оришев кашлянул — никакого впечатления. Лежит — не шелохнется. Щеки тронуты румянцем, запекшиеся губы полуоткрыты, руки раскинуты.
Батырбек посмотрел по сторонам. Никого, только
— Ты смотри, прохлаждается. А? Другие с утра не разгибаются, а она нежится тут, санаторий устроила. — Батырбек знал молодуху. У них с мужем еще медовый месяц не кончился, когда новобрачный отправился на фронт. От него уже давно ни слуху ни духу. Но Биля ждет мужа: ведь похоронки не было. Молодая стройная женщина обносилась; платье залатано-перелатано, ткань почти истлела, потяни слегка — порвется. Батырбек нарочито сердитым голосом потребовал: — Вставай! И не стыдно тебе, Биля?!
Молодуха прикрыла колени, лениво натянув юбку, но глаз не открыла, лишь что-то пробурчала спросонья.
— Кому говорю? Отдохнула, и хватит. Иди!
— Неохота, — как во сне проговорила Биля.
— Иди, я тебе говорю. Иначе я за себя не ручаюсь…
— Я тебя не боюсь, председатель. — Женщина лукаво улыбнулась, чуть приоткрыв глаза и не меняя позы. Оришев переступил с ноги на ногу, чувствуя, как пот заливает ему лицо.
— Ну что ты за девка! С тобой только в аду воду таскать.
Женщина присела, прикрыв глаза ладонью, поглядела на Батырбека, боявшегося приблизиться к ней, и то ли шутя, то ли всерьез сказала:
— Я могу и в ад загнать тебя, председатель.
— Это каким же образом?
— Очень просто. Видишь, на мне платье рваное. Сейчас брошусь по полю с криком: «На помощь! Председатель хотел меня изнасиловать!..» Может, и поверят. Что тогда?
— Господи, что ты мелешь-то?
Биля хитро улыбнулась, склонив голову к плечу:
— Так поверят или не поверят?
— Не болтай! — Батырбек рассердился больше на себя, чем на молодуху. Зачем ему надо было будить ее? — Коль очень устала, лежи. Я разрешаю…
— Спасибо, председатель. Хватит, належалась. — Она встала, отряхнулась; сквозь дыры на платье виднелось упругое тело цвета спелого камыша. — Ладно уж, не загоню я тебя в ад. Живи в раю. — Женщина засмеялась, обнажив красивые, ровные зубы, и пошла туда, откуда доносился шелест кукурузных стеблей.
Оришев, смущенный, раздосадованный, чувствуя, что все получилось как-то не так, медленно пошел к жеребцу, отвязал его, сел в седло. Застоявшаяся лошадь весело рванулась вперед. Батырбек не заметил, как уронил путы. Зато Биля заметила. Она вернулась, когда председатель был уже далеко, подобрала путы и положила их в свою ободранную сумку из черного дерматина.
На лекции Биля сидела в первом ряду, внимательно слушая докладчика. Батырбек старался не встречаться с ней глазами, невольно поглядывая в ее сторону, заметил, что она озорно усмехается. «Как бы чего не выкинула». И тут у него буквально челюсть отвисла: на коленях у Били лежали его путы.
— Ты зачем взяла мои путы?
— Да чтобы они тебе не мешали…
Тайный смысл этих слов Батырбек прекрасно понял и растерялся, как мальчишка.
— Давай сюда. Без пут мне нельзя. Моего жеребца на месте не удержишь. — Батырбек подошел к Биле, взял путы, повесил их на тополь рядом с картой и уже собрался было продолжать лекцию, как со стороны дороги послышался конский топот. К полевому стану подъезжала линейка. Завидев лошадей, председательский жеребец громко заржал, забил копытом.
— Гости! — воскликнул кто-то.
Кудлатая белая дворняжка с желтоватыми пятнами на спине, громко тявкая, первая бросилась навстречу линейке, словно намеревалась разорвать лошадей. На ее заливистый лай лошади отвечали пренебрежительным фырканьем.
— Цурка! — голос Нарчо дрогнул от радости. — Это Цурка, товарищ комиссар!
Кошроков вылез из линейки и направился к собравшимся. Женщины во все глаза смотрели на необыкновенного пришельца. Обычно гости из столицы приезжали в сопровождении районных руководителей. Уполномоченный не пожелал, чтобы его сопровождали. Он действовал, как в армии: выезжая в подразделения, никого с собой не брал. Так больше увидишь и поймешь.
Оришев узнал гостя, обрадовался. Это он вчера на совещании написал в записке слова, про которые уполномоченный сказал, что они близки к истине. Батырбек тогда испытывал неподдельную гордость. Кошроков-то не узнал Оришева. Разве всех с первого раза запомнишь?
— Добро пожаловать, товарищ Кошроков, на наш полевой стан. Застали нас, можно сказать, врасплох.
— Здравствуйте. Вы, конечно, председатель?
— Председатель колхоза Батырбек Оришев. Лекцию читал колхозникам. Сочетаем политико-массовую работу с производственной. Сводку Совинформбюро сообщил. Целые дни люди проводят в зарослях кукурузы. Радио некогда послушать, а знать-то надо…
— Здравствуйте, товарищи.
Отозвались только старики. Доти Матович понимал: это дань обычаю. Женщины хором не отвечают на приветствие. Когда затекшая нога немного отошла, гость пошел здороваться с каждой женщиной в отдельности. Биля, стыдясь своих дыр на платье, спряталась за спинами подруг. Кошроков сделал вид, будто не замечает ее убогого наряда. Пожимая руку гостю, каждая женщина произносила:
— Кебляга! Добро пожаловать!
Доти с душевной болью отмечал, какие у них не по-женски огрубевшие и сильные руки, какие они худые, плоскогрудые, как дурно одеты. Они и сами, как Биля, стеснялись своих лохмотьев, чувяков, штопаных носков, платков в колючках. Но радушно повторяли:
— Да будет к добру твой приезд!
— Легенда о тебе шла впереди тебя самого.
— Да вознаградит тебя бог за ратные дела!
— Садитесь, пожалуйста, садитесь! — Но Кошроков знал — ни одна не сядет прежде гостя. Оришев засуетился, подвинул гостю табурет, служивший ему кафедрой.
— Садись ты. Мы у себя дома. Ты наш дорогой комиссар.
Кошроков, опираясь на палку, сел, вытянул больную ногу и обратился к председателю:
— Сразу уговор: не зовите меня все время комиссаром. Я уже давно не комиссар. Моя фамилия Кошроков. Зовут меня Доти. Это Нарчо, пострел эдакий, называет меня «товарищ комиссар» для пущей важности. Дескать, знай наших. А должен бы звать дядей Доти. Я его ординарцем величаю. Ему так больше нравится. Приехал вот поглядеть, как у вас идут дела. Кукуруза-то какая уродилась?