Долина белых ягнят

Кешоков Алим Пшемахович

Нарчо с Цуркой спрятались в сарае. Цурка тоже скулила, будто сознавая беду. Нарчо плакал, коря себя за то, что взял Лейлу в магазин.

Под утро началась новая бомбежка. Угрожающе загудели самолеты. Люди, однако, на этот раз словно и не испугались. Потрясения минувшего дня истощили их силы. Но под конец раздался взрыв невиданной мощи. Затряслись дома, из окон со звоном полетели стекла, с крыш посыпалась черепица. Люди выбежали на улицу, стенай и плача. Ужас охватил селение. И тут кто-то, стоявший неподалеку от кладбища, закричал истошным голосом, созывая земляков. Самая мощная из бомб упала вблизи свежих могил. Взрывом из могил

выбросило трупы, раскидало вокруг. Несколько мертвецов, подброшенных взрывной волной, повисло на грушевом дереве. Выше всех висела Лейла. Тельце девочки попало между двух больших веток, зацепилось уцелевшим рукавом за сук и теперь раскачивалось в шелестящей листве. Если бы не поникшая кудрявая головка, не бессильно опущенные руки, можно было подумать, что Лейла порхает в небе. Кантаса чуть не сошла с ума…

Немцы вошли в аул рано утром, на заре. Жители не успели снять с дерева трупы. Даже гитлеровцы были поражены невиданным зрелищем и молча стояли перед грушевым деревом. Впрочем, заметив неподалеку свежую воронку от бомбы, они поняли, в чем дело.

Рассказ Кантасы подошел к концу. Обе женщины долго не произносили ни слова.

— А он? — вымолвила наконец Биля, мотнув головой в сторону Нарчо. Она дрожала всем телом, хотя в комнате стало тепло. Этих страшных подробностей Биля не знала.

— Нарчо остался со мной. Без него мне бы вообще конец пришел. Он меня просто выходил. Я уже и воду пить не хотела. Нарчо был терпелив, заботлив. Успевал и готовить, и за водой ходить, и в лес, и на мельницу. И всюду один. Дадут ему на похоронах кусок поминального мяса — принесет, подогреет, поставит у моей постели.

Кантаса пролежала долго. Но жить-то все равно было нужно, хотя бы ради Нарчо. Встав на ноги, первым делом купила корову: обменяла на нее припрятанную одежду мужа. Она и не подозревала, сколько хлопот принесет ей горемычное животное…

Нарчо вдруг заплакал во сне, заскрежетал зубами. Биля испугалась.

— Ему снится плохой сон. Разбудить?

— Не надо, — покачала головой Кантаса. — Какие бы сны ни снились, теперь все в прошлом. Мало прожил паренек, а натерпелся — на троих хватит. Я за него рада. К настоящему человеку приставлен, есть с кого брать пример. Чабаны, и те ищут хороших взрослых псов, чтобы щенята росли вместе с ними и тоже стали хорошими собаками. Нарчо будет отличным парнем.

Шитье подходило к концу. Кантаса велела Биле последний раз примерить кофту. Биля, надев обнову, крутилась перед Кантасой. Зеркала-то, чтобы взглянуть на себя, не было. Кофта получилась длинная. Кантаса не советовала укорачивать ее: теплее будет. Все равно под юбкой не видно. От башлыка осталось два больших лоскута. Даже на поясок хватило. Биля сияла. Бессонная ночь ее нисколько не утомила. Теперь она с нетерпением ждала рассвета, чтобы люди увидели ее в новом костюме. Дело было сделано. Теперь женщины принялись готовить завтрак для бригады и для гостя.

Проснулся Нарчо. Увидев тусклый свет в окне и женщин, суетившихся у плиты, мальчик испугался: неужели проспал! А спать хотелось — словно неделю не смыкал глаз. Усилием воли Нарчо поднялся, сел.

— Сыночек, родненький, ты уже проснулся? — Кантаса ласково глянула на сонного парнишку. — Не рано ли? Все еще спят. Поспи и ты, ненаглядный. Ох и вкусным завтраком я вас угощу! И разбужу, когда надо.

— Нет. Нельзя. Ординарец должен вставать раньше комиссара. А то за самовольство знаешь что

будет?

Ни Кантаса, ни Биля не знали, что такое ординарец. В кухне запахло мясом.

— Ты бы рассказал, что думает Доти Кошроков о будущем. Какие у него планы? — попросила Нарчо Биля, уже красовавшаяся в своей обнове. Она думала, что мальчик заметит ее наряд, но Нарчо женские туалеты не интересовали.

— Заживет нога у полкового комиссара — поедем на фронт. — Нарчо бодро выдал желаемое за действительное.

— На фронт? — у Кантасы подкосились ноги. — И ты?

— Мы не имеем права разлучаться. Ординарец должен всегда быть при комиссаре. Так велит устав. — Нарчо и сам изумился тому, что придумывал.

— Детей не берут на фронт. — Кантаса уже жалела, что пристроила парня на конзавод. — Может, вернешься ко мне?

— Комиссар говорит: «Без тебя никуда».

— А я? — Голос Кантасы дрогнул. Утро показалось ей хмурым, холодным. — Неужто ты бросишь меня, Нарчо, родной мой?

— Я пойду поить лошадей, — заторопился он, не зная, что ответить. Вопрос озадачил мальчика.

— А завтракать?

— Потом. Первым делом лошади. Служба. — Нарчо хотел еще раз сослаться на БУК — боевой устав кавалерии, который только раз увидел на столе директора, но промолчал. Он искренно жалел добрую Кантасу, видя слезы на ее смуглых щеках.

— Все зависит от коленной чашечки комиссара, — добавил он, как бы оправдываясь. — Разработается нога, будет сгибаться — тогда на фронт. А если с палкой останется, куда ж такого на воину…

Лицо Кантасы озарилось надеждой.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1. УТРЕННИЙ ГОСТЬ

Не спал в эту ночь и Чоров. Его одолевало желанно быть поближе к комиссару. Хотелось не просто ввести уполномоченного в курс дела, а прежде всего показать ему свое умение решать вопросы «в седле», распекать руководителей хозяйств за нерадивость, «укорачивать стремена» тем, кто пытается возразить председателю. Но так получилось, что к Казаноковым он не поехал, дабы не есть из одной миски с директором кирпичного завода. Не предполагал он, что Кошроков, переночевав в ауле, утром исчезнет в неизвестном направлении. В Чопракском ущелье аулы можно пересчитать по пальцам. Однако не в каждом есть телефон…

Уязвленное самолюбие не давало Чорову покоя. И почему это Кошроков не проявил к нему должного интереса! Чоров не допускал мысли, что Доти Матович останется ночевать на полевом стане, где нет элементарных удобств. Он проверил все дома, куда обычно зазывали гостей, где сам гостил, если задерживался в колхозе, — безрезультатно.

Утро выдалось туманным — признак того, что день разгуляется, когда с гор подует ветер. Из аула тянулись женщины — не подвели председателя, — шли с ведрами, сапетками (корзинами, сплетенными из тонких прутьев).

Кошроков встал рано, умылся, побрился. Оришев сливал ему на руки воду, держа наготове полотенце. Они решили с утра поехать посмотреть хозяйство. Кошрокову не терпелось увидеть колхозную конеферму, он тайно мечтал купить у Оришева несколько кобылиц для своего конзавода; хорошо было бы прихватить и жеребца, на котором разъезжает председатель. Кошроков приметил его еще накануне. Хороший жеребчик!

Комиссар сидел в ожидании завтрака, когда дверь отворилась и порог переступил торжествующий Оришев.