Долина белых ягнят
Шрифт:
— Калым давал, честно скажи? — Лицо директора школы расплылось в улыбке. Кошроков заметил, что правый глаз у него искусственный, понял, отчего этот молодой мужчина не на фронте. — У невесты мать такая, что без калыма с ней не договоришься. Скажи, дал?
— Где ж мне взять? У меня и денег нет.
— Так мы тебе и поверили. Два миллиона за хребет отнес, а себе и рубля не оставил, — шутил директор школы. Когда он приехал сюда, от школы почти ничего не осталось. Одни развалины. За два месяца он узнал весь аул, со всеми подружился и многое сделал для своих маленьких питомцев. Без веселого, остроумного Аслана не обходилось ни одно застолье.
Между
После изгнания гитлеровцев воскресли некоторые старые обычаи. Перед войной все уже забыли, как умыкают девушек да и выплата калыма стала редкостью. Теперь же обнищавшие родители требовали плату за дочь-невесту, требовали скот и деньги. Жениху, которому неоткуда было достать требуемое, приходилось тайком увозить возлюбленную.
Похищение грозило и сельской библиотекарше Данизе. Даниза, погрузив на бидарку ящики с книгами для форм, бригад и полевых станов, разъезжала по долине. Айтек познакомился с ней перед самой войной. Отец одобрил его выбор. Началась война, и Батырбек решил поскорее сыграть свадьбу: не сегодня-завтра Айтек уйдет на фронт, и он хотел, чтобы сын уехал женатым. Глядишь — родится наследник, продолжение рода. Но гитлеровцы оккупировали республику, и жизнь словно прекратилась. В памятный день отец и сын, спасая государственные деньги, хранившиеся в банке, взвалили на плечи по мешку, подались за хребет к своим. Слава богу, удалось спасти народное добро. На пути их не однажды подстерегала опасность. Обошлось.
Батырбек вернулся к мирному труду раньше сына. Айтек, воевавший в партизанском отряде, после изгнания оккупантов оказался в специальном соединении по борьбе с бандитизмом. Бои в горах вспыхивали то тут, то там. Гитлеровцы подбрасывали своим приспешникам подкрепление — вооружение, боеприпасы. Преследуя врагов, Айтеку не раз приходилось снова уходить далеко за хребет: иные бандиты пытались бежать в Турцию.
Айтек воевал в горах, а жизнь в ауле текла своим чередом. После ухода отца на войну Данизе пришлось оставить библиотеку и идти птичницей на колхозную птицеферму, где работала ее мать. Тут им голодная смерть не угрожала: яйца, да и куры, утки… Председатель берет себе помногу, Мима — понемножку.
Батырбек не забывал о девушке. Забьет барана — отложит кусок для Данизы: «Доля невесты». Попадется на базаре хорошая ткань — не преминет купить, отослать Данизе, чтобы помнила об Айтеке.
Однажды Батырбек сам сделал большую сапетку из прутьев и отвез ее будущей теще сына — для хранения кукурузы. Корзину он сделал добротную — на три-четыре воза кукурузных початков.
— Что это — в счет калыма? Мы так не уговаривались! — протестовала Мима, худая, как жердь, бледнолицая, остроносая. Она уже не хотела связывать себя с Оришевыми. На это у нее появились свои соображения. Ушей Батырбека тоже коснулся кой-какой слушок. Поэтому будущий сват особенно настаивал на своем.
— Не хочу, чтобы невеста голодала. Увянет.
— Это не твоя забота. Она еще не стала хранительницей огня в твоем очаге. Не ходи в мечеть раньше пятницы, все равно муллу не застанешь.
— В мечеть ходят не ради муллы, а чтобы исполнить долг правоверного. Я с Данизы глаз не спускаю. Забота о ней для меня — все равно что забота о сыне. Этой радости ты меня не лишай. Хочешь не хочешь, а я к тебе ходить буду, станешь ругаться — заберу Данизу к себе. Пусть живет у меня.
Мима ожесточилась духом от бедности и нездоровья и всячески цеплялась за дочь.
— А я? Куда меня денете? Я останусь одна? — взвизгнула она злобно. Лицо ее еще больше заострилось, побледневшие губы сжались. — Одна в четырех стенах?
— И ты переезжай ко мне. Места хватит. Зачем вам тут горе мыкать? Вместе веселей, вместе легче с горем бороться. Каждый день сливочное масло и мед не обещаю, но голодать не будем.
Даниза жила на краю аула. Батырбек, проезжая на горные пастбища или возвращаясь оттуда, обязательно наведывался к ней, что-то привозил. Мима до сегодняшнего дня не сопротивлялась, принимала дары со словами: «Да вернет тебе аллах в большем количестве». Но тут, оказывается, забеспокоился старинный воздыхатель Данизы, уверившийся, что теперь, когда Айтека нет, девушка станет его женой. Забеспокоился и решил поторопить события. «Не может быть, — думал Батырбек, услышав про это, — Даниза поклялась, что будет ждать конца войны. Похоронка на Айтека придет, и то не поверит».
Однорукий агроном до войны не решался свататься ни к одной пригожей девушке, боясь отказа. Теперь, когда вокруг не оказалось достойных женихов, он осмелел, послал сватов к Данизе.
Мать не выдержала. Пусть дочь выйдет за агронома. Будет в доме человек в папахе, оградит их от бед. Не дай бог, чтобы немцы вернулись, но если все же придут — придется все равно забыть про Айтека, даже если к этому дню его не убьют и не искалечат. Так она всем и объявила.
Оришев потерял покой, ездил к работнику НКВД Бахову узнавать, скоро ли Айтека отпустят на побывку. Тот разводил руками — мол, покончим с бандитизмом, отряд вернется в казармы, видно будет. Батырбек теперь уже места себе не находил.
— Род Оришевых никто еще не обскакал. Мы своего не отдадим в чужие руки и на чужое не заримся, — говорил он жене. — Мы Данизу нарекли снохой, она будет нашей снохой.
— Все в руках аллаха, — отвечала богомольная и безропотная жена Батырбека, жившая одними сновидениями. Увидит во сне своего ненаглядного Айтека (видела она его почти каждую ночь) и, проснувшись, семенит к соседке — гадалке. — Лишь бы Айтек вернулся целым, — Она не тревожилась из-за Данизы — невест теперь хоть пруд пруди. Вернется сын — лучшую найдет. Но говорить об этом мужу не решалась.
Воинственно настроенный Батырбек отправился к Данизе. Девушки не было дома.
Мать Данизы ехидно усмехнулась:
— Не за сапеткой ли приехал? — Она была уверена, что Батырбек хочет забрать назад свои дары. — Во дворе она. Слава аллаху, еще не успели засыпать кукурузой.
«Неласково встречает. Значит, чувствует свою вину», — подумал Оришев и, не дожидаясь приглашения, взял табурет, сел посреди комнаты.
— Не за сапеткой я приехал. Пусть она стоит там, где стоит.
— Отрез дочь вернет сама.
— Я не крохобор. Не нужен мне и ситец. Своих подарков назад не беру. — Батырбек кипел от гнева, но старался сдерживаться. — Я приехал не за сапеткой. Я забираю твою дочь. Поняла? Нет на тебя надежды, ты ее не убережешь для жениха. А у меня она будет как за каменной горой.
Миму словно обухом по голове ударили: шутит он, что ли?
— Как это ты забираешь к себе мою дочь? Жениха-то ведь нет. Дай бог, чтобы он вернулся живым, но… Сам знаешь — похоронка на похоронкой идут… Я сама который месяц жду весточки от него, — она не называла мужа по имени: не полагалось.