Долина белых ягнят
Шрифт:
— Айтек рассказывал о тебе прямо с восторгом. — обратилась к ней с улыбкой Апчара, желая ободрить смущенную гостью.
— Айтек и Нарчо останавливались у меня. Эти несколько дней мы дружно прожили, хорошо, — скромно отозвалась Анна. — От них я и узнала о вашей свиноферме… Между прочим, со слов Каскула я знала, что свиней тут не слишком жалуют.
— Это точно. Дай волю кое-кому из наших верующих — заживо сожгут животных, — засмеялась Кураца.
— Есть и христиане среди кабардинцев. Но те моздокские. Я даже хотела поехать к ним поискать свинарок, — Апчара вглядывалась в лицо Анны, старалась понять, не испугалась ли она, захочет ли
— Анна, а как твоя фамилия?
— Крысько, — ответила гостья. Я — Анна Александровна Крысько.
— Мы будем звать тебя по имени, ладно? У нас отчеством редко пользуются. А откуда ты эвакуировалась?
— Из Харьковской области. Село наше Варваровка… — Анна понемногу разговорилась, преодолев скованность. Когда положение в районе Харькова стало тревожным, решено было вывести скот. Анне и двум ее помощницам пришлось туго.
— Скота гнали на восток видимо-невидимо, — рассказывала женщина. — Жара, пылища. Тащимся, куда глаза глядят. Непоенный скот одичал. Степь вся усеяна трупами телят, подудохлыми коровами. Мы втроем с Гошкой едем на арбе. Сколько дней мытарствовали — не помню. Нагнали нас немецкие танки. Часть скота гитлеровцы отправили на бойню, часть — прямо в Германию. Забрали у меня и двух моих девчат. Куда их увели — не знаю. Меня оставили, пожалели — из-за ребенка, что ли. Я нашла убежище в Ростовской области, на хуторе, где к тому времени не осталось ни лошадей, ни людей. Я заняла чью-то хатенку, хозяйничала, как могла. Потом появились люди. С ними зиму и прозимовала…
— А из родных у тебя кто-нибудь остался? — спросила Кураца.
— Писала домой, ездила: от нашего хутора десятка два печных труб осталось, больше ничего. И спрашивать некого было. Я снова вернулась на конзавод. Теперь вот к вам переехала…
Анна смолкла. Воспоминания о пережитом дались ей нелегко. Она побледнела и, кажется, с трудом сдерживала слезы. Доти Матович решил вмешаться и перевести разговор в другое русло.
— Война кончится, будем мемуары писать, — весело заговорил он. — Сам помышляю о целой книге воспоминаний. Но это потом. А сейчас скажи-ка лучше, Апчара, где Аннушка будет жить. Ферма далеко от аула, она, сама понимаешь, с ребенком. Ходить туда-сюда — подметок не напасешься.
— Ходить мы ее не заставим. Автомобиль не обещаю, но транспорт в одну лошадиную силу дам. У меня у самой такой же транспорт — бидарка.
— Вещь безотказная. Нигде не застрянет. — Кураца искренно была уверена, что этот ящик на двух колесах — одно из величайших изобретении человечества.
— Для ее комплекции одной лошадиной силы, пожалуй, даже многовато. Ее ветром сдует. Правда, Аннушка? — Кошроков шутил, улыбался. Но радость видеть Апчару отравляло какое-то тревожное предчувствие. Доти успокаивал себя: ведь мечта его сбылась — он сумел ввести конзавод в строй, оправдал доверие руководства и, конечно, опроверг мнение, будто он так болен, что не годен больше на серьезные дела.
Зазвонил телефон. Кураца подняла трубку.
— Ирина Федоровна? Добрый день… Кто? Товарищ Кошроков? Да, здесь. Выступал у нас на митинге. Что? Да, мы с Апчарой митингуем, и еще как!
Ирина бурно радовалась, что отыскала наконец
Доти, волнуясь, взял протянутую ему трубку. «Дошла моя молитва до неба, решили все-таки послать на фронт». Сам того не замечая, он шагнул к телефону, впервые не беря палки.
— Здравствуй, Ирина. Догадываюсь, почему ты меня разыскиваешь. Кулов уже говорил с ГлавПУРом?
— Во всяком случае два раза говорил с Москвой, — отвечала Ирина. — Я сама слышала.
Доти едва не подскочил от радости. Чутье его не обмануло. Вот откуда предчувствие чего-то неожиданного, важного.
— Где там мои ординарец? — Телефонный звонок окрылил Доти. Он с презрением глянул на свою палку: это ты, дескать, хотела помешать мне вернуться в строй… Не вышло. Труба зовет… «Но куда пошлют? — спрашивал он себя. — На какой фронт?»
На пороге появился Нарчо:
— Я здесь, Доти Матович.
Голос Кошрокова зазвучал с нарочитой строгостью:
— Ординарец, я тебя не узнаю, как докладываешь?
Нарчо мгновенно подтянулся.
— Товарищ комиссар, рядовой Додохов по вашему приказанию явился!
— То-то. Это уже по уставу. — Доти ласково оглядел слегка сконфуженного паренька. — Теперь ты должен говорить только на языке солдатской службы. Ты уже не на гражданке.
— На фронт, да? — У Нарчо загорелись глаза. — Прямо сейчас?
— Нет, сначала поедем в обком к Кулову. Там узнаешь все остальное. Закладывай лошадей и объявляй готовность помер один.
Нарчо как ветром сдуло.
— Неужели на фронт? — Апчара встревожилась не на шутку. Густой румянец залил ей лицо. Она пыталась улыбнуться, но губы дрожали.
— Эх, Чарочка-Апчарочка! Разве ты не знаешь, что я сплю и слышу зов трубы?! Меня вызывают в обком на заседание бюро. Для чего — не знаю. Может быть, скажут: «Кошроков, у нас партконференция на носу, а с планом неувязка». Буду оправдываться, скажу, провели рабоче-крестьянский митинг, передислоцировались с полей на огороды. Авось все будет хорошо…
Доти видел волнение Апчары. Он испытывал в этот момент самое настоящее счастье. Такого с ним еще не бывало. Он шагнул к двери. О, как ему хотелось выйти без палки, но пришлось остановиться.
— А что ж ты Нарчо тут говорил? — Апчара схватила палку Доти, прижала ее к груди, касаясь губами набалдашника.
— Ну, — замялся комиссар. — Понимаешь, у Кулова был разговор с Москвой, по всей вероятности, обо мне. Если хочешь, на обратном пути я заеду к тебе и все расскажу.
— Очень хочу! Я буду ждать. Вечерами в правлении я провожу оперативки с бригадирами. Сижу допоздна. Заезжай.
— Договорились. — Доти взглянул на Анну. — А зоотехника, значит, оставляешь. Правда, муж ее будет, наверное, работать у меня на конзаводе… Аннушка, я правильно понял: Каскул — твой муж?
Анна Александровна смутилась.
— Что вы! Он просто жил у меня, помогал… Последнее время что-то вообще не появлялся.
— Ну, ты еще молодая. Смотри, чтобы тебя в горы не умыкнули. Не перевелись пока джигиты…
— Откуда? Все на войне, — улыбнулась Анна.
— Так ведь вернутся же с войны! Знаешь сколько свадеб будет! Фронтовики! Кавказцы! С ними шутки плохи. — Доти направился к линейке в окружении женщин, стараясь шутками развеселить их, особенно Апчару, молча шедшую рядом.