Долина смерти

Халле Карина

ОБРИ

Вода капает с моих волос, оставляя холодные дорожки на коже, несмотря на то, что утреннее солнце греет лицо. Дженсен идет впереди, рубашка местами еще влажная — он даже не потрудился вытереться. Мы молчим с тех пор, как оделись и ушли из заводи, с тех пор, как я увидела в его глазах тень… сожаления?

Надеюсь, что нет. Я знаю, он сказал вчера, что «нас» не существует, но мне бы не хотелось, чтобы между нами воцарилось напряжение и неловкость. Хочу, чтобы наши короткие

встречи было просто… способом выпустить пар. И получить… что-то большее.

— Надо пройтись по тропам, пока не вернемся, — наконец произносит он.

Я подтягиваю лямку рюкзака на плече, приказывая телу забыть его прикосновения.

— Ладно.

Перевожу свое внимание на окружение. Лес полон жизни: солнечный свет пробивается сквозь сосновые ветви, легкий ветер доносит до меня пение птиц. Не верится, что мы ищем останки моей сестры в таком мирном месте. Не верится, что здесь может случиться что-то плохое.

Но я знаю, что может.

Дженсен резко останавливается, наклоняя голову, словно изучая землю. Я чуть не врезаюсь в него, останавливаясь в последний момент. Он приседает, пальцы его рук застывают над чем-то, чего я не вижу.

— Что там?

— Здесь что-то не так, — его голос становится сосредоточенным, как у профессионала. Это уже не тот мужчина, который целовал меня двадцать минут назад.

Я опускаюсь на колени рядом с ним, пытаясь разглядеть, что он увидел, наши плечи почти соприкасаются.

— Животное?

— Нет, — он указывает на что-то, что для меня выглядит как обычная земля. — Видишь, как лежат сосновые иголки? Слишком аккуратно. Кто-то пытался замести следы.

— Давно?

Он внимательно осматривает лесную подстилку, будто видит что-то, что недоступно моему взгляду.

— Сложно сказать. Но следы ведут от тропы в сторону скал.

Я смотрю в том направлении, куда он показывает. Небольшой гранитный хребет возвышается над склоном холма, примерно в полумиле от нас.

— Возможно, ничего особенного, — говорит он, но уже идет в ту сторону быстрым, решительным шагом. — Но стоит проверить.

Я следую за ним, стараясь не смотреть на то, как перекатываются мышцы его спины под рубашкой, стараясь сосредоточиться на цели нашей поездки. На Лейни. А не на том, что Дженсен МакГроу пахнет сосной, речной водой и чем-то диким, неуловимым.

— Думаешь, это может быть связано с Лейни? — спрашиваю я, стараясь идти в ногу с ним.

— Не-а, — отвечает он. — Но мы разбили лагерь здесь прошлой ночью, поэтому стоит проверить, не было ли здесь кого-то еще… поблизости.

Я заметила, он всегда осторожен, не питает меня ложными надеждами. Никогда не обещает того, чего не сможет выполнить. Это должно вызывать больше доверия. Но вместо этого я задаюсь вопросом: в чем еще он так осторожен?

Тропа, по которой идет Дженсен, едва видна, скорее он чувствует ее, чем видит. Не понимаю, как ему это удается, но нельзя не заметить его сосредоточенность и внимание к деталям,

которые я бы просто не заметила.

— Смотри, — говорит он после нескольких минут молчания. — Полемониум.

Мое сердце замирает, а затем начинает бешено колотиться от увиденного. Группа сине-фиолетовых цветов колышется на ветру, прижавшись к гранитной скале, к которой мы направлялись. Они нежные, но крепкие, те дикие цветы, которые выживают в суровых альпийских условиях, где мало что еще растет.

— Лейни их любила, — шепчу я, прижимая руки к груди, словно пытаясь удержать сердце внутри, и меня захлестывает грусть.

Дженсен поворачивается ко мне, нахмурив брови. — Неужели?

— С самого детства. Папа однажды взял нас в поход возле горы Шаста, и там были целые поля этих цветов. Она называла их своими «горными друзьями», — от воспоминания у меня в горле появляется ком. — Она даже пыталась выращивать их дома, но они не прижились.

Он смотрит на цветы, потом на меня, и в его взгляде не прочитать, что он думает.

— Полемониум в естественных условиях растет только выше трех тысяч метров. Мы находимся недостаточно высоко. Они не должны здесь быть.

— Что ты хочешь сказать?

— Кто-то посадил. Недавно. Они не успели укорениться, чтобы размножаться сами.

Я подхожу ближе к нежным синим бутонам, мои пальцы слегка дрожат, когда я тянусь, чтобы коснуться одного из них. — Ты думаешь… — начинаю я, и моя надежда становится почти осязаемой. — Лейни могла посадить их три года назад?

— Не знаю, — говорит он. — Мог кто угодно.

Невысказанный вопрос повисает между нами. Если не Лейни, то кто? И почему ее любимые цветы здесь, сейчас?

Дженсен поднимает взгляд на скалу.

— Давай осмотрим эти камни. Похоже, там кто-то мог укрыться.

Я следую за ним, когда он обходит гранитную скалу. С дальней стороны, скрытой от главной тропы, скалы образуют естественную нишу. Защищенная от ветра, она могла бы стать неплохим местом для лагеря.

— Здесь кто-то был, — говорит Дженсен, указывая на небольшой, тщательно обустроенный костер. — Несколько раз.

Он действует с отработанной эффективностью, осматривая каждый дюйм этого места. Я смотрю на его руки — те самые руки, которые рисовали огненные следы на моей коже, теперь осторожно сметают сосновые иголки, переворачивают обгоревшие камни, читают истории, которые я не могу увидеть.

— Дженсен, — зову я, заметив что-то, застрявшее в трещине между двумя валунами. — Здесь что-то есть.

Он оказывается рядом со мной в мгновение ока, его близость вызывает прилив тепла, несмотря на серьезность момента. Осторожно он извлекает предмет.

Плетеный кожаный браслет, который делают в летних лагерях и на ярмарках ремесел. Простые коричневые шнурки с амулетом, маленьким металлическим диском с выгравированной горной вершиной.

У меня перехватывает дыхание.

— Это… это моей сестры.