Долина смерти

Халле Карина

Я устраиваюсь на упавшем бревне, которое притащили поближе к огню, благодарная за тепло в надвигающейся ночи. Лес, кажется, подступает ближе во тьме, а пространства между деревьями заполняются глубокими тенями. Иногда я замечаю какое-то движение на краю света костра — вероятно, просто ветви раскачиваются на усиливающемся ветру, но мое воображение подбрасывает более зловещие варианты.

— Проголодалась? — спрашивает Элай, протягивая мне жестяную кружку с чем-то дымящимся.

Я с благодарностью принимаю её, согревая ладони. Насыщенный аромат говяжьей тушенки поднимается

из кружки, вызывая урчание в животе. До этого момента я и не осознавала, насколько изголодалась.

Дженсен садится по другую сторону костра, его черты резкие и загадочные в танцующем свете костра. Он не смотрит на меня, но я ощущаю его внимание, словно нечто осязаемое, натянутое между нами сквозь дым и пламя.

Я хорошо переступаю границы.

Да уж, он чертовски хорош в этом.

Ночь сгущается, и разговоры стихают. Рэд заступает на первую вахту, исчезая в темноте за пределами нашего лагеря с винтовкой за плечом. Говорит, нужно убедиться, что медведи не приблизятся к нам, поскольку в это время года их здесь много. Коул и Хэнк рано укладываются спать, а Элай остается у костра, методично вырезая что-то из куска сосны своим ножом. Дженсен ухаживает за лошадьми и мулом.

Я должна быть измотана, но сон кажется невозможным с этой тяжестью невысказанных слов, повисших в воздухе. Непрерывный шум ручья просачивается сквозь деревья, иногда напоминая шепот. Я думаю о прошлой ночи, и мой пульс учащается. Как же это похоже было на голос моей сестры. Почему я тогда выбежала в метель? И почему лошадь напала на меня…

А потом остановилась?

Когда я, наконец, ухожу в свою палатку, то лежу без сна, прислушиваясь к звукам леса — потрескиванию и шипению догорающего костра, тихому ржанию спящих лошадей, бесконечному шепоту реки Доннер в темноте.

А под всем этим — какая-то более глубокая тишина, настороженная и ожидающая.

Палатка Дженсена всего в нескольких шагах от моей. Я стараюсь не думать о нем, лежащем там в темноте, стараюсь не вспоминать тепло его рук или тот пронзительный взгляд, когда он смотрел на меня. Когда он спросил меня, хочу ли я снова переступить черту.

Стараюсь не думать о том, какие другие секреты он скрывает, и не разрушит ли их раскрытие нас обоих.

Или что-то в этих горах разрушит меня быстрее.

11

—

ДЖЕНСЕН

Первые лучи рассвета пробиваются сквозь полотно палатки, но я уже не сплю. Привычка. Годы в этих горах научили мое тело просыпаться с солнцем, быть начеку, готовым ко всему. Замираю на мгновение, прислушиваюсь. Птицы начинают свои утренние песни. Вдали журчит ручей. Мерное дыхание моей команды в палатках.

Но что-то не так.

Вылезаю из спальника, натягиваю джинсы.

Утренний воздух холодит, когда я проскальзываю через полог палатки, осматривая лагерь. Палатки Коула и Рэда все еще плотно застегнуты. У входа в палатку Элая видны его ботинки, один упал на бок. Все выглядит нормально.

Кроме палатки Обри.

Полог распахнут, внутри виден спальник. Пусто.

Сердце

бьется чаще, но я уговариваю себя, что волноваться не стоит. Она просто вышла подышать свежим воздухом. Но инстинкт берет свое, и я хватаю пистолет, засовывая его за пояс. Обхожу лагерь.

Ни следа.

Следов борьбы тоже нет, и это меня успокаивает. Иду по тропинке к ручью. Четко вижу ее следы, ведущие к воде. Никто не шел за ней. Никто ее не тащил.

Чувствую облегчение, но тут же злюсь на себя. Она взрослая женщина, вышла на прогулку, а не какая-то дурочка, которая не может о себе позаботиться. Хотя остальные, наверное, так и думают. Но я все равно иду к ручью, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Слышу плеск воды.

За поворотом ручей расширяется, образуя небольшой бассейн.

И вижу ее.

Обри стоит по пояс в воде спиной ко мне, утреннее солнце делает ее мокрую кожу золотой.

Вода стекает по ее плечам, она медленно намыливает руку мылом. Ее волосы зачесаны назад, видна изящная шея и изгиб спины.

Вот черт.

Надо развернуться. Дать ей побыть одной.

Так будет правильно.

Но я не правильный мужчина.

Не двигаюсь.

Не могу.

Вид ее не дает мне двинуться с места. Капли воды поблескивают на плечах. Ручей едва касается плавных линий ее бедер. Когда она поворачивается, чтобы смыть мыло, я замечаю краешек груди, округлой и безупречной.

Тело откликается привычно и мгновенно. Кровь приливает к паху, напоминая о тесноте джинсов и напряжении в них.

Но прежде, чем я успеваю отступить, она смотрит через плечо. Наши взгляды встречаются. Я жду возмущения, упрека за вторжение. Но вместо этого уголки ее губ слегка приподнимаются в тихой, понимающей улыбке.

— Любуешься, ковбой? — ее голос тих и наполнен легкой насмешкой.

Стоило бы извиниться. Уйти.

Вместо этого отвечаю:

— Как тут не любоваться.

Улыбка ее становится чуть шире.

— Вода бодрит. Холодно, но солнце греет.

Это похоже на приглашение. Я жду, чтобы она одумалась, послала меня куда подальше. Но она просто поворачивается обратно, продолжая купаться, не обращая внимания на мое присутствие и пристальный взгляд.

И черт, я действительно смотрю. Рассматриваю, если быть точным.

Не успеваю подумать, как срываю с себя рубашку, скидываю сапоги. Кладу пистолет сверху на одежду, чтобы был под рукой. Джинсы — последними, и я чувствую, как сильно возбужден, когда захожу в воду.

Она права, вода холодная, но терпимо. Впрочем, я почти не замечаю. Все мысли об Обри, я иду к ней, останавливаясь на почтительном расстоянии.

— Не как в горячей ванне, да? — мой голос звучит грубее, чем я ожидал.

Она поворачивается ко мне, не пытаясь прикрыться. Соски напряжены, как розовые бусины, будто сжимаются от моего взгляда. Вода едва прикрывает грудь, почти не оставляя места фантазии.

— Иногда нужно остудиться.

Ее глаза скользят по мне, оценивая с той же откровенностью, как и я ее, задерживаясь на моем стоячем члене. В ее взгляде вспыхивает жар, и он никак не связан с утренним солнцем.