Долина смерти

Халле Карина

— Дженсен! — кричит Обри, уже бросаясь на помощь.

Адам нависает надо мной, его неестественные голубые глаза горят голодом и триумфом. Его вес вдавливает меня в снег. Я пытаюсь вырваться, глотнуть воздуха, найти хоть малейшее преимущество. Его руки сжимают мою шею, когти царапают кожу, и кровь мгновенно испаряется на морозе.

В глазах темнеет. Я задыхаюсь, но вижу, как Обри бросается на Адама. Она не стреляет, боится попасть в меня. Вместо этого она прыгает ему на спину, пытаясь задушить его.

Адам ревёт, отпуская меня, чтобы разобраться с

новой угрозой. Он бросается назад, пытаясь раздавить Обри между своим телом и землей. Она предугадывает этот ход, отцепляясь в последний момент, чтобы откатиться в сторону, выхватывая нож, поднимается в боевую стойку.

Я жадно хватаю воздух, с трудом поднимаясь на ноги, в то время как Адам переключает свое внимание на Обри. Она бросается вперед, клинок сверкает в свете огня, задевая предплечья Адама, когда он поднимает его, чтобы защититься. Рана едва замедляет его.

— Нож, — хриплю я, мой голос хрипит от удушения. — Нагрей его в огне!

Она понимает. Отвлекает Адама, и когда он бросается на неё, она разворачивается, используя его инерцию, чтобы добраться до хижины. Тычет клинком в пламя.

Когда она вытаскивает его, металл раскален. Оружие, которое может нанести длительный ущерб голодному существу перед нами. Адам осознает угрозу, колеблясь впервые, фактически отступая, когда она идет к нему с нагретым лезвием.

— Уже не такой смелый? — насмехается она, держа светящийся нож перед собой, как талисман.

Я двигаюсь сзади него, хватая свою упавшую винтовку. Внимание Адама приковано к Обри и горящему ножу. Лезвие быстро теряет тепло, но это первое, что вызвало у Адама настоящий страх.

Адам рычит, ярость берет верх. Он бросается на нее. Обри отступает в сторону, рассекая раскаленным клинком, когда он проносится мимо. Нож задевает его лицо, и впервые его плоть не заживает мгновенно. Рана дымится, черная жидкость шипит там, где раскаленный металл прижег порез на его щеке.

Вопль боли вырывается из глотки Адама — звук скорее звериный, чем человеческий. Он спотыкается, хватаясь за рану, которая отказывается затягиваться, его черты искажены шоком и агонией.

Я пользуюсь моментом, чтобы схватить еще одну ветку, на этот раз меньше, но удобнее. Втыкаю её в пламя, лижущее обрушившиеся стены хижины, поджигая конец, превращая его в самодельный факел. Двигаюсь, чтобы обойти Адама с другой стороны, зажимая его.

Его голова мечется туда-сюда, оценивая варианты, просчитывая шансы. На мгновение мне кажется, что он готов сдаться неизбежному, признать поражение.

Вместо этого он бросается прямо на меня. Пылающее дерево попадает ему в грудь, когда мы сталкиваемся, поджигая его рваную одежду, но его инерция сбивает нас обоих на землю.

Я теряю хватку на факеле, когда мы падаем, горящая ветвь отлетает в снег, где шипит и гаснет. Вес Адама обрушивается на меня во второй раз, его горящая одежда обжигает мою кожу, его когти раздирают куртку и рубашку до самой плоти.

Боль взрывается во мне, жгучая и мгновенная. Я слышу крик Обри, но он тонет в реве крови в моих ушах. Искаженное лицо Адама

нависает в нескольких дюймах от моего, зубы оскалены в триумфальном рыке, глаза горят неестественным синим.

Выстрел прорезает ночь. Прицел Обри точен, несмотря на хаотичную борьбу. Пуля попадает Адаму в затылок, смертельный выстрел для любого нормального человека. Его дергает от удара, он на мгновение замирает, черная жидкость брызжет из раны.

— Я думал, у тебя кончились пули, — хриплю я.

— Мне повезло, — говорит она.

Этого везения достаточно. Я подпираю его ногами и толкаю изо всех оставшихся сил, сбрасывая его в сторону. Перекатываясь, ползу к горящим останкам хижины, к единственному, что может положить конец этому кошмару навсегда.

Адам слишком быстро приходит в себя, уже поднимаясь на ноги, несмотря на дымящуюся рану в черепе. Теперь он поворачивается к Обри, возможно, осознавая, что она представляет собой более непосредственную угрозу.

Она стреляет снова, но слышен только пустой щелчок.

— Черт, — говорит она, и тут же бросается бежать.

Я добираюсь до горящих останков, жар обжигает мое лицо и руки, когда я хватаю пылающее бревно из костра. Дерево обжигает ладони, но я почти не чувствую боли — слишком сосредоточен на том, чтобы добраться до Обри раньше Адама.

Она спотыкается о скрытый под снегом корень и с грохотом падает. Пистолет вылетает из ее рук, исчезая в темноте за пределами света костра. Адам набрасывается на нее в мгновение ока, когтистые руки смыкаются на ее горле, поднимая ее в воздух с нечеловеческой силой.

— Обри! — не имя отчаянно срывается с моих губ.

Я бросаюсь вперед, подняв горящее бревно, как дубину. Адам поворачивается на звук, все еще держа Обри в воздухе, ее ноги болтаются, когда она борется за глоток воздуха. Наши взгляды встречаются через расстояние — его бесчеловечно голубые, мои дикие от ярости и страха.

Этот ублюдок улыбается, безмолвно обещая, что будет дальше. Борьба Обри становится слабее, ее лицо бледнеет.

Расстояние между нами кажется бесконечным, мои ноги двигаются по снегу, который внезапно кажется зыбучим песком. Хватка Адама на горле Обри усиливается, ее глаза начинают закатываться. В эти вечные секунды я вижу, как рушится наше будущее — хрупкая связь, которую мы установили, возможность чего-то за пределами этих гор, за пределами этого кошмара — все это умирает вместе с ней.

Только не снова.

Только не как Лейни.

Только не как все остальные, кого я не смог спасти.

Только не она.

С моим собственным ревом — таким же первобытным и диким, как произносили голодные — я преодолеваю последнее расстояние. Горящее бревно врезается в спину Адама с сокрушительной силой, отбрасывая его вперед, от Обри, которая оседает на землю, жадно глотая воздух.

Адам разворачивается, чтобы встретиться со мной, его спина дымится там, где пламя охватило его изодранную одежду, опалило бесчеловечную плоть под ней. Черная жидкость сочится из раны, шипя и испаряясь в ледяном воздухе.