Долина смерти

Халле Карина

Мир сужается до её лица, всё ещё узнаваемого, несмотря на частичную трансформацию, изменения, которые начали захватывать её черты. Я нежно укачиваю её, не зная, что говорить, горе настолько велико, что раздавливает мою грудь.

— Прости, — говорит Дженсен откуда-то издалека, хотя он не двигался. — Она была права, Обри. Это единственное милосердие, которое мы могли ей оказать. Она заслужила это.

— Ты даже не предупредил меня, — выдавливаю я дрожащим голосом. — Ты просто… убил ее.

— Если бы

предупредил, ты бы позволила это сделать? — спрашивает он, и его голос охрип от собственной скорби. — Ты бы просто отошла в сторону?

У меня нет ответа. Он прав, и я ненавижу его за это. Ненавижу за то, что он сделал то, что не смогла я, за то, что прекратил страдания Лейни, когда я бы эгоистично продлила их, лишь бы не отпускать её.

Странное тепло распространяется по моим коленям, и я смотрю вниз и вижу, как кровь Лейни растекается по снегу, от неё поднимается пар. Её кровь горячее, чем должна быть человеческая кровь, ещё один признак трансформации.

— Нам нужно ее сжечь, — тихо говорит Дженсен. — Как она хотела. Чтобы убедиться…

— Чтобы убедиться, что она не вернется, — заканчиваю я. Ужас от всего этого слишком велик, мой разум пытается переварить произошедшее.

Я смотрю на лицо Лейни. Сестра, которую я потеряла, нашла и снова потеряла всего за несколько часов. Я убираю прядь спутанных волос с ее лица, вспоминая, как я делала то же самое в детстве, когда она просыпалась от кошмара с криком.

— Прости, — шепчу я ей. — Прости, что не смогла тебя спасти. Прости, что мне не хватило сил самой даровать тебе покой, — рыдание застревает в глотке. — Я люблю тебя, Лейни.

На мгновение мне кажется, что я вижу слабую улыбку на ее губах, хотя я знаю, что это невозможно, просто игра лунного света и моя собственная отчаянная скорбь. Тем не менее, я цепляюсь за этот образ, за надежду, что где бы она сейчас ни была, она в покое. Свободна от голода, который мучил ее так долго.

По крайней мере, на время.

— Нам нужно двигаться, — тихо говорит Дженсен, его силуэт тёмный на фоне залитого лунным светом снега. — Выстрел привлечет внимание. Нам нужно добраться до хижины, согреться, подготовиться.

Я механически киваю, не в силах спорить, не чувствуя ничего, кроме гнетущей боли утраты.

Дженсен протягивает мне свой топор, затем наклоняется и поднимает тело Лейни, его движения осторожны, нежны, как будто она может его чувствовать. Он поправляет винтовку и поворачивается в сторону хижины, виднеющейся темной вершиной вдали.

— Если мы сожжем ее, — говорит он четко, с решимостью. — То сожжем их всех. До последнего голодного в этих горах. Начиная с Адама.

Я следую за его взглядом к хижине, затем обратно к телу Лейни, маленькому и неподвижному в его руках. Соответствующая решимость формируется внутри меня, прорываясь сквозь туман скорби с поразительной ясностью.

— Да, — соглашаюсь я, и мой голос впервые после выстрела звучит ровно. — Мы сожжем их всех.

Ночь простирается вокруг нас, холодная

и неумолимая. Где-то в этих горах Адам и его стая голодных продолжают охотиться, не подозревая, что в своем преследовании они создали себе заклятого врага. Они отняли у меня все — мою сестру, мой покой, мое будущее.

Мне больше нечего терять.

И есть за что мстить.

35

—

ДЖЕНСЕН

Ночь окутывает меня тенями, пока я тащу тело Лейни. Её вес — дополнительное бремя. Обри идёт рядом, сжимая топор и пистолет. Мы молчим; говорить больше не о чем. Выстрел, оборвавший страдания Лейни, всё ещё эхом отдаётся в моей голове.

Её больше нет, пока что, но её покой будет недолог.

Как и наш.

На лице Обри — маска сдержанной скорби, слёзы, застывшие на щеках, поблёскивают в лунном свете. Превращение из агента ФБР в скорбящую сестру и обратно произошло в считанные секунды, после первого шока. Теперь она двигается с механической точностью человека, который отгородился от эмоций, чтобы справиться с задачей. Я знаю этот приём — я использовал его сам чаще, чем хотелось бы помнить.

Но сейчас я понимаю, что так нельзя жить.

Впереди, сквозь деревья, маячит силуэт хижины, как тёмная метка на фоне лунного света. Окна зияют чернотой, из трубы не идёт дым.

Мы осторожно приближаемся к нашей хижине, с оружием наготове. Дверь приоткрыта, качается на ветру, окна разбиты голодными, когда они ворвались внутрь. Я жестом показываю Обри прикрыть меня, затем продвигаюсь вперёд, чтобы распахнуть дверь, держа винтовку наготове.

Внутри темно и пусто, огонь давно погас, оставив только холодную золу в очаге. Больше беспокоят верёвки, брошенные на пол рядом с койкой, где мы держали Элая, прежде чем сбежать через окно на чердаке. Он сбежал, как я и ожидал.

Я опускаю Лейни на койку, затем осматриваю хижину, оценивая, что осталось. Керосиновая лампа стоит на полке, почти полная, рядом бутылка с керосином. Наши оставшиеся припасы не тронуты — несколько протеиновых батончиков, фонарики, аптечка.

Обри садится рядом с телом сестры, ее рука легко покоится на холодной руке Лейни. Её выражение лица отстранённое, скорее задумчивое, чем скорбящее. Когда она наконец говорит, в её голосе звучит решимость, которая удивляет меня, хотя она и дрожит от холода.

— Она говорила, что только огонь уничтожит их полностью.

— Раз есть такая возможность, — говорю я, разжигая огонь в очаге тем, что осталось от наших дров. Нам нужен огонь самим, чтобы снова бороться с переохлаждением. Маленькие языки пламени отбрасывают танцующие тени на внутреннюю часть хижины.

— Там их по меньшей мере десятки, возможно, больше, — указываю я в сторону двери. — Они быстрее нас, сильнее, знают эти горы лучше, чем кто-либо. Как ты предлагаешь сжечь их всех?

На лице Обри появляется просчитывающий взгляд, когда она осматривает хижину.