Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

Кремпа Анна

– Два демона пришли по вашу душу, господин! – брат ведёт бровями, он действительно был в полутьме несколько эксцентричен, но не пугал меня. Однако ювелир смотрел на игру тени и света, как на сцену из своих ночных кошмаров. – Отдайте нам самые роскошные украшения, что у вас есть, и наши соратники вас не тронут!

– Эдвине! Имей совесть. – Одёргиваю его, ведь уже надоело слушать, стыд пробирал меня за него, да и вовсе не хотелось, чтобы нас запоминали, как двух неучтивых хамов.

– Этакий нахальный-нахальный мальчик! Эдвине, сколько можно играться с моим сердцем?! Ни разу нормально со мной не поздоровались, постоянно пугаете меня, несчастного старика! И не выдумывай на ваши чистые души обзываться грязным и низким именем врагов нашей Богини! –

даже при своём страхе, Деррен был хорошим человеком, он занимался благотворительностью, помогал бедным и обделённым, давал странникам кров в своём большом доме. Но его набожность меня то ли пугала, то ли раздражала. Я спокойно мог представить этого человека, продающим весь свой бизнес, чтобы уйти в монастырь и забыть о слишком злом и лживом мире. Но пока что это был вечно обеспокоенный, пугливый ювелир. Странное сочетание для его рода деятельности. При том при всём, Деррен ведь никогда не боялся грабителей. За всю жизнь у него не украли ни одну золотую.

Мужчина поправляет знак освобождения, что был на его шее, повисший с тонкой-тонкой цепочки шириной с паучью нить. Освобождение в религии нашего народа принято считать даром Богини, что дала нам превосходство над всеми нечистыми созданиями. И я ненавидел этот знак, именно вера была отправной точкой распрей между гентас и готтос. Из-за одной жалкой палочки они воевали, пока не забыли, почему именно обозлились друг на друга. И пусть даже наш отец признаёт, что версия готтос всегда была верным толкованием сознания всё и вся создавшего, но я считал, что все были не правы. Об этом давно забыли, когда на смену вере и поклонению пришла наука. Люди и сами начали не подмечать различие между двумя версиями одного и того же, но они в то же время лишали этим себя ответа о природе своих способностей.

– Эй, раньше я ни разу вас не пугал, мистер Голдвуд! – пока Эдвине отрицал свою вину, я решаю одолжить спички и пойти зажечь все погасшие здесь лампы. Обычно это делали при помощи магии, но испытывать способности брата я не хочу сейчас. Слишком сильно мы потрясли свои сердца тем пожаром.

Сам господин Деррен тем временем поправляет пенсне. Стёкла блестят под возвратившемся в комнату светом, невольно заставляя оправу выглядеть ещё более овальной. Мужчина опускается на руки, облокотившись о прилавок, чтобы стереть со своего натруженного и морщинистого лба капельки страха, сошедшего не так давно.

Деррен Голдвуд славился во всём городе, как прекрасный и добрый человек, он всегда помогал, но по делам важным, и не предал никого к нему обратившегося. До гнёта со стороны гентас он был алхимиком, и его помощь базировалась на самых разных просьбах клиентов. Но сейчас он ушёл в профессию ювелира с головой, верно из-за этого своего глубокого страха быть схваченным гентийскими солдатами. Он не верит в силы готтос, он всегда верил в опасность, отчего постоянно живёт в страхе. Я не могу его осуждать, ведь бедолага вырос бы полным сиротой, не приюти его тётушка Шарлотта. Она по большому секрету рассказала нам, что при последнем нападении гентас на наш маленький Доргильс, семью Голдвудов убили. И Деррен видел всё своими собственными глазами. Мама спрятала его в шкафу, за обувью, пятилетнего мальчика найти так и не смогли, да и не знали случайные солдаты – эти несчастные убийцы – что в семье Голдвудов более двух человек. Я слушал обо всём этом тогда, как о чём-то далёком от нашего времени. Но страх Деррена оправдывался. Мне тоже было не по себе после увиденного, после того как я узнал, что война никуда не отступала с наших земель.

Мне очень нравилась его рабочая одежда: строгие брюки, блестящие туфли, и рубашка с широкими рукавами. Вместо манжет у неё резинки, чтобы можно было свободно закатать рукава во время кропотливой обработки камней. Также у него была чёрная завязка на правом предплечье, утягивающая свободную ткань. Сейчас на ней держались какие-то инструменты, на вид лёгкие и очень маленькие. Это было способом хранить их при себе без страха потерять. Вряд ли

такое мастерили каждый день, они выглядели дорого. Как и пуговицы, также отливавшие золотом. Поверх рубашки на Деррена был надет рабочий коричневый фартук, ведь профессия его требовала широких познаний, что были не только полировкой и огранкой камней, а ещё и литьём, пайкой, гибкой, чеканкой и многим другим. Последнее мне нравилось в этом искусстве больше всего. Создавать прекрасные узоры, притом не дрогнув рукой – вот что требовало мастерства! И я точно знал, что в мастерской своей мистер Голдвуд теряет всякую способность бояться, он очень серьёзно относится к своему делу, как того и требует вселенная.

После минуты препираний, брат сбавляет свой пыл и извиняется. Я подхожу и хлопаю его по плечу, одобряя то, как самоотверженно он сейчас поступает, в неугоду той своей разбалованности и любви к шуму и шуткам. Господин Деррен кажется намного спокойнее, он протирает пенсне какой-то махровой серой тряпочкой с прошитыми на машинке краями, а после наконец-то обращается к нам, как к своим гостям:

– Извиняюсь сердечно, дорогие друзья, что мы так сегодня встретились. Я никогда не погашал свет днём, даже ночью иногда я оставлял гореть волшебные лампы, но… сейчас тяжёлое время, даже музыка умолкла! Что ж не так с этим миром?

– Вам не стоит извиняться, сэр, никто не виноват, что это произошло, – Эдвине без улыбки говорит это, он стал серьёзней и начал замечать истинные вещи. Мне нравится, когда он дурачится, но всего должно быть в достаточной мере.

В этот момент мистер Голдвуд разворачивается к граммофону и ставит на него пластинку с музыкой, написанной, судя по иностранным звучаниям, кем-то из народа тинэо. Я слышал легенды о них, но никогда не видел вживую. Также мы читали о них и видели их зарисовки в походных журналах отца и в старой библиотеке, ещё до того, как добрая часть города сгорела после нападения… Прошло каких-то три года, но для меня это кажется целой вечностью.

То мастерство владения арфой, которое подвластно только тинэо, успокаивало и внушало нам поддельную безопасность. Хотя, я бы не сказал, что ощущаю сейчас себя плохо.

– Знаете, что в столице уже появляются машины, вырабатывающие свет для домов, учреждений и магазинов? – напомнил нам Деррен, обрадовавшись нашим удивлённым лицам, когда комната ожила от зазвучавшей музыки. – Пойдёмте, я покажу вам одну из таких машин! Будучи любителем новинок, я не устоял, чтобы не привезти сюда. Сейчас мы с вами и проверим, как работает это последнее слово техники!

– Я слышал, что появилось электричество, и что это уже не считают магией, как раньше было.

– Ну-ну, Ботта, не отзывайся плохо, никто и никогда не боялся магии, даже если она кажется неподвластной.

Мистер Голдвуд прошёл направо от своего прилавка, пригласил нас подойти, да распахнул дверь в подвал. Свеча осветила лестницу, я немного замялся, но доверился нашему старому другу. Эдвине держался рядом, хоть я видел, что он хотел сорваться и убежать вперёд, но он этого не делал. Деррен спустился вниз, повернулся к углу комнаты и обратил наше внимание на блестящий медный механизм, из которого по трубам вверх выходил пар. На чём именно работал этот механизм, мне догадаться было тяжело, я не видел раньше подобного нигде, даже в книгах, но выглядела эта замысловатая печка очень даже солидно.

– Вот вам и будущее, мальчики! Сейчас осталось нажать на вот эту кнопку и… – Он выполнил то, что говорил. Везде замерцали огни, комната осветилась, ярко-ярко теперь здесь было, видно стало каждый уголок, любую пылинку, пролетавшую рядом. Не то, чтобы меня восхитило это, но я решил смириться внутри с признанием дикости наших мест. А ведь во дворце, куда так рвался брат, уже явно это было давно. – И пусть свет станет нашим прозрением в сердце Богини.

– Это потрясающе! Теперь не нужно делать свечи, да? – Эдвине воодушевился. Мы с ним раньше всегда любили читать про приключения, но вот это, что происходило сейчас, было настоящей фантастикой.