Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ
Шрифт:
Белые снежинки удивления медленно покрывали его лицо пока я говорил. Оно становилось всё белей, и улыбка исчезла за этим холодным туманом. В тот момент, когда Эдвине осознал правду, он был так чист и так кроток, что сердце моё защемило, знавшее страх смерти. По сравнению с братом, я больше не был так наивен и прост, его мраморное тело существовало как-то вне всей этой истории. Хотелось схватить Эдви на руки, закричать громко-громко: “Вот он – свет нашей Богини!”, – и унестись далеко от этого мира. Я не знал, куда именно, но сердце хранило об этом ответ.
Наконец, проморгавшись от пойманных
– Я до последнего верил, что ты не скажешь такого. – Он замечает очень верно, садясь в позу лотоса передо мной, выставляя белые маленькие зубы в яркой улыбке. – Но, зная тебя, ты даже не заметил, наверное, что повторяешься. Мне разве не был дан этот ответ когда-то раньше?
– О чём ты?
– Ты ведь точно говорил, что мы с тобой очень похожи.
– Я?
– Нет?
– Возможно, в другом смысле когда-то и произносил, но… не помню я подобного.
– Откуда только мне это известно? Я слышал нечто такое от тебя. Врать не стану. Просто забыл. Как вот ты сейчас. Но это совсем не тот ответ, что я ожидал услышать. Иронично, наверное? Наверное, я хотел, чтобы мир был немного другим, думал, что твои слова сейчас поменяют его состояние. Ошибался. Ничего не изменилось, но я не грущу от того. Ты же всегда был так добр, что в своём многоэтажном сердце выделил места для многих людей.
– Только для тебя и родителей, никто больше мне не интересен, Эдвине. И я знаю, что ты хочешь услышать: да, мы будем жить в замке, я любым способом этого добьюсь.
– Не будем за грядущее, тут глупо так далеко глядеть, давай лучше я расскажу тебе, какое у меня есть задание! Тебе, я говорил, это очень понравится!
– Весь во внимании!
Эдвине усаживает меня, прося принять самую удобную позу – я точно так же скрещиваю ноги, а затем наблюдаю, как он достаёт из перекидной сумки небольшую книгу, очень старую и пожелтевшую. Он опускает её на мои руки и отдаёт в них огрызок хорошо заточенного ножом карандаша, такого же маленького, как мои пальцы.
Прохладный ветер проносит между нами розовые лепестки, я пытаюсь отдать назад, как оказалось, подаренный мне небольшой альбом для рисования и этот переживший многое карандаш, но Эдвине сжимает его ещё крепче в моей руке и садится рядом на колени, держа меня за плечо в тот же момент, так, словно боялся, что я сейчас же уйду.
– Делай, что должен. Во чтобы то ни стало, делай то, что тебе нравится, я всё исполню!
– Я не знаю, что рисовать, Эдви. В голове всё ещё взгляды той толпы… Разговоры отца.
– Делай то, что просит от тебя вселенная. Я помогу тебе вдохновиться. Проси, что хочешь.
Его помощь была бесценна. Я запрещал себе быть тем, кем я хочу, следовать своему сердцу. Пути его вели во мрак неизвестности, а туманное будущее пугает любую душу, как многие на этом свете хотят знать исход своего выбора, так и я страшусь переступать через эту границу. Страшусь быть самим собой. Мнительность, как оказалось, заточена совершенно не в брате. Мнительность
“Только, чтобы его успокоить, – решил я. – Только, чтобы не исчез оптимизм из глаз его. Мне стоит остаться рациональным и не придаваться вольной надежде”.
– Хорошо. – Произношу, и меня тут же отпускает мой доверчивый и вдруг взволнованный брат. – Ты должен, значит, мне помочь. Что мне нарисовать?
Он спокойно сидит, раздумья плотно закрыли его глаза. Звук долины успокаивал: я с упоением слушал, как тепло и с каким умиротворением на нас смотрела природа. Её заботливые руки обняли этим призрачным звуком всё вокруг, птицы пели от наслаждения её любовью, а в траве где-то совсем далеко отголосками шумели кузнечики – чесали себе спинки, пока грелись на солнышке.
Эдвине мог бы быть ангелом, даже тень листвы падала на него с окружавших нас деревьев, словно милость Богини – такими нежными и аккуратными были черты его лица.
– Что ты сейчас чувствуешь, Ботта?
– А-ах? – случилось мне опешить с внезапного вопроса.
– Что за эмоция сейчас одолевает тебя? Ты улыбаешься не как ребёнок. Уже давно заметил, что ты стал старше меня.
– Не ты ли со мной это ощущаешь, если так правильно заметил моё состояние?
– Перестань вертеть мои мысли, лучше отвечай на вопрос.
– Эмоция, да?
– Любое ощущение, Ботта.
Я ощущал злость на несправедливость этого мира, такую очень эгоистичную злость, ведь обижен был я из-за того, что не считались именно с моими идеями. Да, обида ведь тоже была ощущением, которое сопровождает меня каждый раз. Ещё было отчаяние и разочарование – то я ощущал из-за того, что не давал лишний раз себе слабость. Нельзя было ныть, необходимо делать, что говорят. Иначе не тщетно, иначе умрёшь. Всё серьёзно, когда дело касается поля боя. Всё страшно. Да, ведь страх тоже был. Я боялся отнюдь не идти воевать, не боялся я того, что было мне малоизвестно. Я страшился за семью, груз ответственности был на мне за их безопасность. А ведь и беспокойство это тоже мешало все мысли и ощущения в один ком. Не лучше ли ответить просто – обеспокоенность? Хотя, это лишь наводнение на остальные чувства, что ещё кое-как проглядывали из укрывшей их волны страха. Надо было сказать самое простое, чего нельзя будет оспорить. И вдруг, пока я думал, заметил, с какой радостью Эдви разглядывает украшения в коробочке.
– Преданность. – Говорю резко, сам не подозревая, что отвечу именно так.
– А? Почему именно…
– Я не оставлю тех, кто мне дорог, даже если вселенная хочет сделать меня эгоистом, идти по стопам своих мыслей и убеждений, я предан тем, кого люблю
– Тогда не является ли преданность, по сути дела, любовью? Может это одно и то же.
– Нет, Эдвине. Любовь есть преданность, но думаю, что это также доверие, также самозабвенность… Это то, что я делаю, да. Однако… всё-таки сейчас всё перевешивает во мне именно преклонение колен перед теми, кто мне дорог. И я ни за что не поднимусь выше вас.