Дом, где живет чудовище
Шрифт:
Глава 11
Последовавшие дни были так похожи на те, что я провела в поместье в самом начале своего приезда, что мне начинало казаться, будто время не только остановилось, но и бросилось вспять. С небольшой разницей: в гостиной, где я привыкла прятаться, добавилось мебели, и оттуда, еще из столовой, да и по дому вообще, стали чаще слышатся голоса и смех. Как сейчас. Лексия и Орвиг.
Глядя на них можно было бы решить, что раньше они были парой и до сих пор сохранили тепло. Может и так, не мне судить, но однозначно и точно их связывало нечто большее, чем телесная
Мой же личный распорядок ни капли не изменился. Значит ли это, что Алард Эдсель сам делал так, чтобы мы сталкивались, и стоило ему перестать, как все вернулось в прежнюю колею?
Писем стало меньше, и я тянула с ними, как могла. Подносила конверты к кристаллу на подставке по два раза, раскладывала из них пасьянсы или сидела за столом и возила самописцем по бумаге, стопку которой нашла в одном из ящиков, рисуя плетистые розы, профили, птиц с вычурными хвостами или тренируясь в каллиграфии, которую терпеть не могла в детстве. Ждала ощущения взгляда, что коснется плеч и шеи, как мягкое жемчужно-розовое кружево. То, что теплее, чем кажется.
Сегодня руки жили сами по себе. Из штрихов и точек на бумаге вдруг проступил женский лик среди облаков и молний. Я скомкала рисунок, бросила бумажный шарик в корзину под столом и встала. Стул скрипнул, проехав по полу ножками, но мне больше не приходилось беспокоится, что из зеркала за колонной на меня посмотрит чудовище. Там не было зеркала. Вместо него в арке барельефа висел портрет красивой леди в старинном платье, с затаенной печалью в больших тепло-карих глазах.
Я немного постояла, будто эти минуты, и так растянутые донельзя, что-то изменят, и взгляд появится, но нет. Теперь это стало случайным явлением, не привязанным ни к месту, ни ко времени. Поймав его, я замирала, где бы ни была и чем бы ни занималась в тот момент. Еще не прикосновение, предчувствие, тень тепла, если у тепла бывают тени. Кажется, я схожу с ума. Или скучаю.
В гостиной рассмеялись. Звук вывел меня из состояния затаенного ожидания, я развернулась и пошла прочь от стола, в свою комнату. Мне было жаль старого дивана с вытертой обивкой и уютными подушками. Он куда-то делся. Его заменили другим гарнитуром и другим столиком, сменили шторы, расстелили на полу тонкий бежевый ковер и убрали большинство кадок с цветами, выселив их наружу. Гостиная изменилась до неузнаваемости. И комнаты наверху, где я не бывала, должно быть, тоже. На третьем этаже, например, больше похожем на мансарду. И у моря. Я еще ни разу не была у моря.
Войдя к себе, я сменила синее служебное платье на легкую блузу и юбку и прихватила шляпку. Это все Орвиг. Всучил, заявив, что шляпка как раз и есть самое лучшее средство от обмороков на солнце.
Сегодня было ярко. Выходя, я кивнула нежащейся в солнечных лучах фонтанной деве и, шурша гравием, направилась к воротам. Взгляд скользнул в сторону, на ведущую к обрыву тропинку, но я дернула его обратно, как щенка за поводок. Этот запрет я не нарушала. Могла остановиться и постоять на дорожке, но не ходила туда одна …
Ноги замерли сами. Луч скользнул или ветер качнул волосы на затылке?
Пропало…
Я аккуратно прикрыла створку ворот и решительно зашагала направо по дороге. Кроны деревьев быстро сомкнули изумрудную арку ветвей над головой и в шляпке больше не было нужды. Я ослабила ленту и оставила головной убор болтаться за спиной, как часто делала в детстве. Мне нравилось побежать, чтобы шляпка подпрыгивала, стуча по лопаткам, и подгоняла нестись быстрее, особенно если дождь.
Раньше, давно, я любила дождь. И воду. Туманное озеро в старом имении отца. На рассвете там иногда можно было увидеть розовых цапель, и я выбиралась из окна по решетке для цветов и бежала через луг босиком по росе. Я заходила по щиколотки, держа в руках уже и так мокрый от утренней травы подол ночной сорочки, и замирала. Вода под одеялом тумана была теплой, а дальше, на отмели, почти в центре озера, танцевали цапли, и пронизанное светом марево завивалось под распахнутыми крыльями длинными жемчужными спиралями.
Спустя примерно час я остановилась, присела на случившийся рядом камень с гладким верхом. Видимо, не только я использовала его как скамейку, чтобы передохнуть. Заблудиться не боялась. У поворота, куда мне следовало свернуть как раз после камня, приткнувшись на краю укатанной колеи имелась деревянная шильда, указывающая направление к деревне.
С собой у меня была небольшая фляга с холодным чаем, которым я запаслась на кухне с самого утра и выслушала, как идти в деревню от Рин уж не знаю в который раз. Про запрет покидать поместье она не упоминала. А даже если бы и упомянула — это мой выходной.
Я честно поступила, как советовала мадам Дастин, но те травы, что мне доставили, идеально подходили для чая или отваров, но никак не для оберега. Никаких странных случаев с внезапными смертями больше не происходило, разговоры притихли, а я решилась на небольшое путешествие. Заодно прогуляюсь по берегу.
Черная лошадь нагнала у поворота. Глупо, но услышав перестук позади, я ускорила шаг. Было даже желание юркнуть под тень деревьев и притаиться между старых шершавых стволов, зажав рот ладошкой, чтобы не вырвалось ни звука, но меня все равно уже заметили. И записали в число закоренелых нарушителей дисциплины. Поэтому продолжила идти как шла.
??????????????????????????
Осаженная лошадь всхрапнула, повинуясь поводьям, забрала чуть вперед и преградила мне путь. Стек хлопнул по сапогу, я скосила глаза, остановилась, но головы не повернула.
— Дайте сюда ваши руки, мисс Дашери, — недовольно произнес всадник.
— Высечь хотите?
— Было бы не лишним, поскольку слов вы не слушаете.
Мы посмотрели друг на друга одновременно. Эдсель чуть сдвинулся в седле и, переложив поводья в левую, правую руку протянул мне. Маска, что была на нем, похожая на язык застывшего тускло серебряного пламени, нравилась мне больше холодной бело-золотой. А потом… Это солнечные лучи так упали. Как молния. Ветер наверху качнул изумрудные кроны и свет, прокатившись по маске, запутался в вязи узора. Ему больше некуда было деться, кроме серых глаз. А вот и гром — его раздраженный голос.