Дом и корабль
Шрифт:
Глава тринадцатая
За ночь температура в отсеке скатилась до нуля, и Туровцев порядком окоченел. Спать-то он спал, но это был какой-то ненастоящий сон. Только под утро дремотное оцепенение сменилось забытьем, таким глубоким, что сквозь него не сразу пробились сотрясавшие лодку длинные звонки боевой тревоги.
— Вставайте, штурман, — услышал он голос Горбунова. — Нельзя спать, когда на корабле тревога. Это не принято.
Митя вскочил в ярости. Он нисколько не сомневался,
— Черт бы его драл, — бормотал Митя, одеваясь. Спросонья он плохо видел и качался, как пьяный. — Сам не спит и другим не дает…
Наспех зашнуровав ботинки, он выскочил в центральный пост и увидел дежурного старшину Солнцева. Солнцев стоял у трапа, задрав вверх голову и приплясывая.
— Эй, на мостике!
Мостик не отвечал.
— Что случилось, Солнцев?
Старшина вздрогнул и обернулся.
— Да ничего, товарищ лейтенант. Что-то долго копаются.
— А как долго?
— Минуты две прошло.
— Две — это еще не край.
— Это верно, что не край. Я другого боюсь: вдруг сигнал не сработал?..
Он не договорил. С мостика приоткрылся люк — воздух в лодке заколебался. Зычный голос сигнальщика радостно завопил:
— Внизу!
— Есть, внизу! — так же радостно отозвался Солнцев.
— Порядок! Чешут сюда.
Люк со звоном захлопнулся. Митя зажмурил глаза и увидел: темная набережная, снежные дюны на месте тротуаров. Вот из-под глубокой, черной, как устье нетопленной печи, арки ворот показался первый бушлат, за ним второй, третий…
Отдаленная глухая дробь — бегут по деревянным мосткам, гулко грохнула сталь — кто-то спрыгнул на палубу. Мягко отошла крышка люка, и воздух опять качнуло, в ушах легонько хрустнуло…
— Осторожно, товарищ лейтенант!
Митя посторонился — и вовремя. Две длиннейшие матросские ноги вылетели из горловины, как снаряд из орудийного канала, и на резиновый коврик соскочил Филаретов. За ним ворвался вихрь снежинок. Следующий был Каюров, за ними посыпались остальные. Граница тоже соскользнул вниз, как по канату, не касаясь ногами перекладин, но не рассчитал и растянулся. Поднимаясь, он посмотрел на Туровцева злыми глазами.
На этот раз Горбунов даже не делал обхода, через минуту после того, как все разбежались по местам, он скомандовал отбой тревоги, а еще через тридцать секунд был дан сигнал «побудка». Таким образом выяснилось, что командир украл у Мити меньше пяти минут сна. Спать больше не хотелось, и было немножко совестно.
За чаем Горбунов сказал:
— Соловцов просится обратно на лодку. Клянется, что никогда — ну и так далее… Какие будут точки зрения?
Сказано было это нарочито безразличным тоном. «Не хочет влиять», — подумал Митя.
— Соловцов, конечно, фрукт, — Каюров вздохнул, —
Все посмотрели на Туровцева. Митя продолжал хмуриться.
— У нас же нет штатных мест.
— Даю вводную, — сказал командир. — Предположим, есть.
— Не знаю, Виктор Иваныч. Не лежит душа.
— Почему?
— Какой-то он наглый, расхлябанный…
— Неверно. С наглецой, но не расхлябанный. И хороший рулевой.
— По-моему, он больше подходит для сухопутья, — проворчал Митя. — На корабле таким типам негде развернуться…
— Негде-негде, а вот поди ж ты — очень привязан к кораблю.
— Факт, — сказал доктор. — Ты видел, Василь, сколько он на себе приволок? Целый мешок консервов. Я чуть в обморок не хлопнулся, когда увидел.
Каюров не удержался и присвистнул.
— Откуда?
— С Ханко. Говорит, при эвакуации можно было брать, сколько влезет. Я думаю — не врет. Ты соображаешь, что такое в осажденном городе шестнадцать банок мясных консервов?
— Жизнь человека, — буркнул механик.
— Жизнь в жестянках.
— Шутки в сторону, вам известно, сколько стоит нынче банка консервов?
— А разве ее можно купить?
— Святая наивность! В нашем доме живет один художник. Недавно он отдал за банку рыбных консервов и килограмм хлеба хорьковую шубу.
— Я бы таких сволочей — не художника, конечно…
— Мысль ясна: к стенке? Слушай, старпом, а что, этот художник — действительно тот самый?..
— Так точно. Будете жить как в музее. Доктору особенно полезно — он ведь никогда не был ни в Русском, ни в Эрмитаже.
— А из театров — только в анатомическом.
— Бросьте травить…
— Постойте-ка, — сказал Горбунов. — Где эти консервы?
— У меня, под замком.
— Прежде чем брать, не худо бы спроситься, герр доктор.
— Принято только на хранение. Прикажете вернуть — верну.
— Хитер лекарь, — сказал Каюров.
— Н-да, — проворчал командир, — эти шестнадцать банок по существу решают проблему торжественного ужина.
— Какого ужина? — не понял Митя.
— Надеюсь, вы помните, что в воскресенье корабельная годовщина?
— Да, конечно.
— Не забыли?
— Честное слово, не забыл. Упустил из виду.
— Различие, конечно, тонкое, — сказал Горбунов, вставая.
После чая Туровцев поднялся в «первую» и нашел кубрики в образцовом порядке. Соловцова уже не было.
— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант, — сказал дневальный, когда осмотр кончился. Они стояли на кухне.
— Да-да, — рассеянно отозвался Митя. Он думал о Границе: отправить его на гауптвахту сегодня же или подождать до понедельника — жалко лишать парня праздничных харчей.