Дом на Уотч-Хилл

Монинг Карен Мари

Гараж изнутри оказался совсем не таким, каким я его себе представляла, за исключением первого этажа, который был почти в точности таким, как я воображала — ряды парковочных мест, на которых стояли роскошные машины.

Под первым этажом, после спуска по потайной лестнице (каждая ступень была покрыта странными символами, и я подозревала, что ориентироваться здесь было бы не так просто, если бы меня не нёс на руках вампир) располагался дом Девлина. Он жил на территории поместья, в роскошных подземных апартаментах. Они тоже, как я узнаю, когда возникнет отчаянная необходимость,

имели потайные соединяющие двери и скрытые комнаты.

На два этажа ниже первого находилась его спальня. Он бросил меня на кровать, затем накинулся на меня как тёмный сирокко, но без пыли, только жар и первобытная перегрузка.

Это был дикий, самый примитивный и необузданный секс, что у меня когда-либо был, каждое ощущение изысканно обострилось, в месте, которое ощущалось спрятанным, удалённым и свободным. Безо всяких ограничений, мы спалили его кровать — буквально. Не знаю, я это была или он, но каким-то образом, в какой-то момент простыни реально полыхали, и нам пришлось оторваться друг от друга, пока Девлин бормотал что-то, что погасило огонь.

— Это был не я, — прорычал он.

— Ну, я совершенно точно не знаю, как я это сделала, если это сделала я, — прорычала я в ответ, изнывая из-за необходимости прерываться. — Просто продолжай тушить, если это случится снова.

— Прекрати воплощать метафору и трахай меня, женщина.

Я правда подумала, что мы сжигаем простыни.

— Ты слишком много думаешь, — раздражённо сказал он.

— А ты слишком много говоришь, — рявкнула я в ответ, а потом мы оба смеялись, а потом мы оказались на полу, и он снова был во мне, и я уже не смеялась.

И не думала. Просто вываливала, выпускала всё, изливала всю свою муку и смятение, свой страх, свою боль и горе на его тело, со злостью, с ожесточённостью, с раздражённой яростью, пока мы перебирались из комнаты в комнату, с кровати на кресло, на стол, на диван, затем наконец-то со всей нежностью в моей душе, потому что я жаждала почувствовать немного нежности в этом странном, новом, брутальном и пугающем мире, в котором я, осиротевшая Зо Грей, чувствовала себя такой чертовски одинокой и потерянной, лишённая матери, лишённая лучшей подруги, дрейфующая без малейшего представления, кто или что я на самом деле такое.

Именно когда я сделалась нежной, Девлин резко вдохнул и откинулся на диван, глядя на меня непроницаемым взглядом.

— Не ожидал этого, — грубо сказал он.

— Не двигайся. Дай мне делать всё, что я хочу. Ничего не делай. Я хочу контроля.

— Как пожелаешь, Зо-д'кай.

Боже, каждый раз, когда он произносил моё имя в такой манере, у меня возникало чувство, что я никогда прежде не слышала правильного произнесения.

Я была нежной с мамой. Будучи такой нежной женщиной, она пробуждала во мне нежность. Я никогда не бывала нежной с мужчиной, которого брала в свою постель.

На сей раз я в каждое прикосновение выливала изумление и благоговение, признательность, честность. Просто Зо. Никаких игр. Я всегда в прошлом обещала своим Взглядом никаких игр, но всё равно

для меня это была только игра. Секс на одну ночь, конечное событие. Я сотрясала их мир, брала желаемое, получала необходимое. Вся моя нежность расходовалась дома.

Но сейчас, с Девлином, я отбросила всякое притворство. Я прикасалась к нему лишь собой.

Позднее я буду поражаться этому и решу, что раз мамы не стало, я больше никому не могла показать эту часть себя. Мне не с кем было быть нежной. А нежность — это сила. Это не жалость, как утверждают некоторые, и не слабость, как говорят другие, и она определённо не жалеет и не ослабляет того, кто её получает. Напротив, такая близость восстанавливает те части, что отпали, были отняты у нас или отданы в беспечные, непродуманные моменты; немного нежности способно собрать и заново сшить разбросанные кусочки души.

Вот тогда-то Девлин и добрался до моей души.

Когда я, наконец, остановилась, он ответил добротой.

Уложил меня обратно на диван и прикасался ко мне в такой же манере. С бесконечной нежностью, словно я была сделана из деликатного фарфора, прослеживал каждый дюйм моей кожи, закончив на моём лице, мягко как крылья бабочки прикасался к моему носу, глазам, бровям, щекам и губам, будто запоминал каждую линию и изгиб, смаковал их и запечатлевал в глубинах своей сущности.

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Впервые в жизни я гадала, может, я откусила больше, чем смогу прожевать.

Мысли о том, чтобы остаться. О втором разе. О… заботе о мужчине в моей постели расцвели в моём…

Ох, да провались оно всё в ад! В моём сердце. Легчайшее, нежнейшее прикосновение оказалось тем, что пробралось внутрь меня.

Трахаться легко.

Но заниматься любовью?

Всего-то величайший риск из всех.

***

Намного позже я лежала, положив голову на его грудь, слушала размеренное и сильное биение его сердца, легонько водя пальцами по одной из архаичных с виду татуировок на его руке.

— Это что-то означает? — спросила я.

— Это девиз данной ветви семейного древа Кэмеронов, на гэльском. Ты обнаружишь его во многих местах на территории поместья.

Девлин Блэкстоун носил на коже семейный девиз Кэмеронов. Интересно, почему.

— Что тут говорится?

— «Где есть любовь, там нет закона». Некоторые утверждают, что раньше это звучало как «где есть клан, там нет закона».

Я резко вдохнула. Слова моей матери. Жутковатое совпадение или что-то намного большее? Я действительно Кэмерон?

— Джунипер давала тебе свою кровь? — слова слетели с моего языка прежде, чем я осознала, что думаю об этом. Зачем он здесь? Почему он так предан Кэмеронам? Почему он не нравился мистеру Бальфуру? Неужели всё действительно так просто и сводилось к тому, что мистер Бальфур ненавидел силу Девлина, превосходящую его собственную? Почему-то это не укладывалось у меня в голове.

Он взглянул на меня.

— Изредка. Нечасто. А что?

— Я пытаюсь понять, как ты вписываешься в здешние места.