Дом на Уотч-Хилл

Монинг Карен Мари

Я настороженно покосилась на баночку.

Ни разу в жизни я не использовала меняющие настроение препараты. Надо признаться, были времена, когда я смотрела на бесконечные флаконы с мамиными таблетками — многие от боли, многие обещали сонливость — и гадала, может, мне удастся нормально проспать всю ночь, если я приму одну из них, но я никогда не соглашалась приглушать свои органы чувств на случай, если она проснётся ночью и будет нуждаться во мне.

Теперь я прочла этикетку, поискала в интернете, чтобы определить, что именно делал препарат, затем вытряхнула две маленькие круглые жёлтые таблетки и выпила их с глотком воды.

ГАМК-модулятор — само собой, это успокоит драконицу внутри.

(ГАМК —

гамма-аминомасляная кислота, важнейший тормозной нейромедиатор центральной нервной системы; при нарушении синтеза ГАМК в организме возникают нарушения процессов защитного торможения нервных клеток и рост тревоги, — прим).

Я свернулась калачиком на боку, накрылась одеялом с головой. Оставалось тридцать шесть часов, пятьдесят две минуты.

В итоге я погрузилась в блаженный сон.

И видела сны.

Этот сон не походил на любые другие, что я видела.

Намного более яркий и осязаемый по сравнению даже с теми, что я видела с тех пор, как вошла в поместье Кэмерон.

Я находилась в тёмном месте, столь чёрном и непроницаемом, что поначалу я подумала, будто мне снится, как я ослепла.

Но в итоге, напрягая глаза, чтобы различить что-нибудь, что угодно где-то вдалеке, я заметила бледное оранжевое свечение. Тусклые, тенистые, укрытые плащами и капюшонами фигуры стояли кругом возле статуи чего-то, что я не могла описать; можно лишь сказать, что это было гигантским, возвышалось над ними, и очертания его по неизвестным причинам затронули струну атавистического ужаса в моём сердце.

Фигуры напевали быстрым и ритмичным стаккато, снова и снова, но я не могла различить слова.

Я поразилась, осознав, что я согнулась на четвереньках в темноте, словно пряталась от кого-то или чего-то. Действительно, у меня было ощущение, что здесь я на запретной территории, и если меня поймают на вторжении, с меня стребуют ужасную цену.

Всё было таким осязаемым и реальным: грубый и холодный каменный пол под моими голыми коленями и ладонями, едкость горьких трав, пропитывающих дымом воздух, огромный котёл, источавший медный запах и бурливший над слабым синим пламенем. Меня охватила торопливая потребность узнать больше, будто я должна находиться здесь по какой-то причине, быть может, препарат вывел меня за пределы моего разума в эфир (в таком случае, возможно, я больше никогда не посмею принять какой-либо препарат), так что я начала потихоньку продвигаться вперёд, красться с беззвучной неприметностью, в итоге опустившись на живот, чтобы подползти ближе. Наконец, слова стали ясными:

Свести её с ума, заставить страдать

Благую удачу до дурной истерзать

Посеять страх, принудить наследницу к борьбе

Искупать её свет во блаженной тьме

Да будет так, как мы просим

Сами наши души мы тебе превозносим

«Наследница», — сказали они, и не оставалось сомнений в том, кто это. Я ахнула. Ничего не могла с собой поделать.

Напевы мгновенно прекратились, и тенистые фигуры как одна резко повернулись в мою сторону, хотя как они могли услышать мой тихий вздох сквозь свои напевы — это вне моего понимания.

«Проснись, проснись, проснись, Зодекаймира! — беззвучно визжала я. — Отступай, отступай, беги!»

Я хотела знать, кто они. Мне нужно было увидеть лица моих врагов.

Затем они двинулись невозможным образом, вместе как одна, словно призраки в плащах, смахнутые ветром. Даже статуя, казалось, перекатывалась рябью и волнообразно

колебалась, будто поворачивалась посмотреть, и я знала, что не посмею задерживаться. Внезапно я ощутила дополнительные присутствия и резко повернулась, обнаружив густой серый туман, подступавший ко мне сзади, и внутри этого странно ужасающего, ледяного тумана проступали тенистые очертания лиц в капюшонах.

Тьма передо мной, серость позади!

Я подумала о горении мамы, о том, как ужасно она была убита, об агонии её страданий, и использовала это как кол в сердце, чтобы заставить себя проснуться.

Когда я резко села в кровати, хватая воздух ртом, прижимая руку к сердцу и дрожа с головы до пят, комната была такой тёмной, что в первые кошмарные секунды я боялась, что не сбежала. Но постепенно, пока мои глаза привыкали, я смогла различить очертания мебели, которые сказали мне, что я действительно вернулась в свою комнату.

Я тут же взглянула на французские двери, за которыми мерцали гирлянды и синие бутылочки, побрякивающие друг о друга на джутовых бечёвках, свисавших с веток деревьев, которых не было там этим утром. Я осознала, что спала так долго и крепко, что наступила ночь, и я смогу открыть письмо Джунипер примерно… я проверила время на телефоне… через двадцать пять часов.

Видимо, Кован сделал то, что обещал мистер Бальфур. Стёр разрушение, что я учинила, будто его никогда и не было.

Моей первой мыслью должно было быть: «Кто мои враги и как мне продолжить безопасно коротать те часы, что мне остались?»

Вместо этого мои мысли были о ночных часах и, конечно же, о Девлине.

***

На часах было 23:32, когда я помедлила, держа руку на дверной ручке моей комнаты, всецело намереваясь нарушить приказы мистера Бальфура и покинуть свою комнату (ну то есть, как минимум мне нужно есть, а это означало, что кухня явно в пределах разрешённого, так почему гараж должен быть под запретом?) и украдкой последний раз взглянула в зеркало.

В тот самый момент я не врала себе. Я знала, что мне надо. Секс, а именно двадцать четыре часа и двадцать восемь минут секса, и поскольку ехать в Новый Орлеан, чтобы увидеть мужчину (ведьмака! — и я отчаянно желала знать, из какого дома), которого я поистине жаждала увидеть, будет считаться куда более серьёзным нарушением правил, чем вылазка в гараж, которую я считала лишь небольшим отступлением от недвусмысленных приказов, придётся довольствоваться Девлином. С последствиями нарушения одного из своих незыблемых правил я разберусь, когда присягну. Девлин присутствовал только по ночам. Само собой, я сумею избегать его в будущем.

Я была уверена, что если таким образом займу себя до 00:01 вторника, то смогу не причинить вреда себе и не стать источником вреда для чего-либо вокруг.

И если Девлину весь завтрашний день нужно было оставаться где-то в темноте, тем лучше. Я останусь с ним. Спрячусь с мужчиной, которого я своим глубоким зрением оценила как постоянного и истинного. Серьёзно, мне больше некуда было деваться, и я слишком хорошо себя знала.

Здесь, в одиночестве, уныло бродя между кухней и спальней, я в итоге поддамся одной из своих бесчисленных тревог и страхов, пойду осматривать особняк или искать книги, с которыми я не смела консультироваться при таких обстоятельствах… и я не могла отбросить ощущение, что сон, который я испытала в таких осязаемых деталях, был чем-то большим, чем просто сон. Что где-то там тёмный ковен проклинал меня, призывая то, что они там призывали для сеяния хаоса, чтобы подорвать меня. Не дать мне стать наследницей Кэмерон. И я могла лишь сделать вывод, что тот серый туман — это «бездна», в которую Эсте предупреждала меня не смотреть. Мне совершенно точно, чёрт возьми, показалось, что бездна смотрела на меня, по крайней мере, в моих снах.