Дом на Уотч-Хилл

Монинг Карен Мари

Я стремилась избавить тебя от войны, в которой ты никогда не можешь одержать победу. Теперь я надеюсь удержать тебя скрытой от этой войны до дня, когда ты наконец-то будешь в полной безопасности. Настанет день, когда случатся определённые вещи, которых я давно ждала. Кое-кто найдёт тебя и принесёт письмо от меня, которое расскажет тебе всё, не утаивая ничего.

У тебя есть причина и право злиться на решения, которые я приняла. Но прошу, пойми, моя дорогая Зо, что у меня было мало вариантов, и иногда — я молюсь, чтобы ты никогда не выучила этот урок — хороших вариантов просто нет. Можно

выбирать лишь среди меньших зол. Ты добровольно платишь цену за любовь.

Один из моих даров — предвидение. К сожалению, эти видения смещаются и меняются с ходом времени. Я вижу слишком много возможных путей, чтобы уверенно предсказать исход. Есть лишь несколько драгоценных элементов, в которых я уверена, и самое важное — в тех немногих вариантах будущего, где ты преуспеваешь, я скрыла от тебя практически всё.

Я на мгновение помедлила, прокручивая эту реплику в голове. «Немногие варианты будущего»? Значит, в большинстве из них я терплю провал? Это чертовски сильно тревожило.

— Ну спасибо за успокаивающие слова, мам, — пробормотала я.

Мне ненавистно держать тебя в неведении.

— Я ненавижу тебя за это, — раздражённо сообщила я странице.

Но мне многое ненавистно в тех решениях, которые я вынуждена была принимать. И всё же я бы принимала их снова и снова, чтобы обеспечить твою безопасность.

Зо, моя возлюбленная дочь, ты заставляла меня невыразимо гордиться. Ты всё, что когда-либо имело для меня значение. Я никогда не понимала любви до момента, когда взяла тебя на руки. Я думала, что понимаю. Я любила твоего отца. Обожала этого мужчину, сохранила бы его с собой навеки. Он не тот, от кого мы бежали. Он умер давным-давно. Я позволила тебе верить, что он был нашим злодеем, потому что тебе нужен был злодей, и он был самым безопасным вариантом. И всё же колоссальная любовь, которую я испытывала к твоему отцу, была лишь искрой в сравнении с пожаром, который бушует в моём сердце в отношении тебя, моя дорогая, великолепная дочь.

Ты есть и всегда будешь всем моим миром.

С вечной любовью, мама

П.С.: Я знаю тебя. Не только бледную, подавленную версию, но и истинную тебя. Я носила тебя в своём теле. Я узнала тебя ещё до твоего рождения. Если бы ты знала о сейфе, ты бы много лет назад вскрыла его. Получив лишь унцию информацию, один намёк на подсказку, ты бы открыла охоту, ты бы отправилась на войну. И пусть ты вмещаешь в себе намеренно, генетически умноженную силу, это война, в которой ты не можешь победить.

После разговора с Эсте, я сердечно прошу тебя, не завершай финальную стадию пробуждения. Забеременей. Прячься, пока ребёнок не родится. Покончи с этим, сейчас и навсегда.

— Бл*дь, я не могу в это поверить! — слова вырвались из меня. Во мне взрывались эмоции, пробегавшие всю шкалу от агонии до неверия и ярости.

Первое: горе — колоссальное, ибо я держала письмо, написанное рукой моей матери. Она прикасалась к этой бумаге. Она держала её, сложила и аккуратно спрятала для меня. У неё всегда был прекрасный почерк, наклонный, каждая буква любовно прописана, заглавные буквы крупные и грациозно переходящие в маленькие, более деликатные изгибы и линии. Я не могла перестать водить пальцами по страницам,

будто через них я могла проникнуть сквозь завесу между жизнью и смертью, схватить её руку и ещё раз ощутить, как её пальцы переплетаются с моими.

«Мамочка, мамочка», — плакало моё сердце. Насколько абсолютно вечно мы являемся ребёнком, для которого наши матери — это «мамочка»; она была лейкопластырем для любых ран, телесных, сердечных и душевных; она та, что алхимией превращает слёзы в смех посредством поцелуев, объятий и заверений, что «всё будет хорошо» и что и «это тоже пройдёт»; она та, что сметает кошмары в пыль, за окно и вдаль с помощью метлы из древних, освящённых временем стишков и песен о добре, побеждающем зло и заверяющем нас, что рай действительно существует.

Второе: неверие — она не сказала мне ни черта из того, что мне могло бы пригодиться. Она намеренно сделала выбор не давать мне ответа, если только не произойдут загадочные события, после которых прибудет второе письмо.

Ну, не считая того, что мой отец не был злодеем, и что она чрезвычайно любила его. Весьма значимый факт. Я могла перестать презирать своего отца и начать гадать, кем он был. То, что он давно умер — это та тьма, что так быстро проступала в её глазах в тех редких случаях, когда я упоминала его? Он умер не от естественных причин, а был убит, как моя мать? Его отняли у неё?

Что это за война, в которой я, по её мнению, не могла победить?

Может, я, субъект злосчастных обстоятельств, не поддающихся никакому просчёту, противореча законам физики, оказалась именно в том месте, куда она не хотела меня пускать?

Дивинити было именно тем местом, откуда она бежала? Или она бежала от чего-то намного более тёмного?

Может, я даже сейчас стояла на поле битвы, с которого она давно сбежала?

Я сделалась совершенно неподвижной, и каждый дюйм моей кожи покалывало холодком.

Если так, я всё равно не была готова уехать.

Третье: ярость… О Господи, как хорошо моя мать меня знала!

Я бы вломилась в сейф.

Я бы открыла охоту.

Я бы отправилась на войну.

Если это поле битвы, я не отступлю ни на один бл*дский дюйм. Эта будущая королева будет чёртовой королевой.

«Я сердечно прошу тебя, не завершай финальную стадию пробуждения».

— Слишком поздно, мам, — прошептала я. Меня каким-то образом силой провели через все стадии. Меня безжалостно и ожесточённо пробудили.

«И пусть ты вмещаешь в себе намеренно, генетически умноженную силу…»

Умноженную как, зачем и кем? Меня выводили скрещиванием ради какой-то гнусной цели?

Кто был моим врагом?

Я не знаю, сколько раз я прочла письмо; знаю лишь то, что в итоге я успокоилась, делая это, держа его, прижимая к сердцу — те страницы, к которым прикасалась моя мать — после чего наконец отложила письмо в сторону и снова посмотрела в коробку.

Не считая того короткого проживания на одном месте, когда мы завели мою любимую корову, был ещё один момент, когда я чувствовала, что мы богаты. Мы арендовали дом, который предыдущий жилец освободил очень быстро и многое оставил после себя (тот, что в Западной Вирджинии, с призраком, которого, по словам мамы, не существовало). Арендодатель сказал нам оставить себе всё, что мы захотим, и мы были благодарны за каждую вещь.