Дом огней
Шрифт:
Он хотел справиться побыстрее, не желая, чтобы в этом пустынном месте его застигла темнота. Детский смех застрял в этих комнатах, звенел в тишине, притворяясь сквозняком. Шелестели шаги синьора Б., отпечаток, оставленный его неупокоенной душой. Витал дух матери, которой Пьетро никогда не знал, разлитый по множеству флакончиков с духами. В углу гостиной стоял старый транзисторный приемник, с помощью которого он и его дружки пытались вступить в контакт с Дзено, вслушивались в помехи на средних
Джербер отогнал от себя это зловещее воспоминание. Но именно когда он смотрел на радиоприемник, кто-то засвистел.
Восковой человечек вернулся.
Я схожу с ума, сказал себе Пьетро, теряю контроль над собой. Свист слышится из мира мертвых. Джербер огляделся в растерянности, ожидая нового сигнала из другого измерения. В кармане завизжал сотовый. Ничего необычного не было в телефонном звонке, но все-таки он застал Пьетро врасплох.
И был реален.
Джербер вынул смартфон, попытался успокоиться, прежде чем отвечать. На дисплее высветился неизвестный номер.
27
– Я – Беатриче Онельи Кателани, – представилась женщина: похоже, она звонила издалека.
Джербер вспомнил, что мать Эвы в круизе, по пути на Барбадос.
– Добрый вечер, – проговорил он неуверенно: кто знает, ночь там у нее или день.
– Я получила сообщение от Майи, она пишет, что вы хотели со мной поговорить, – заявила женщина безупречно вежливым тоном.
– Меня беспокоит ваша дочь, – тут же выпалил Джербер.
– Я вас не слышу, – пожаловалась собеседница.
В этой зоне Порто-Эрколе связь часто прерывалась. Джербер, однако, не хотел откладывать разговор. Он перешел в другую комнату в надежде, что смартфон будет лучше ловить.
– Я говорю, что ваша дочь мне внушает тревогу: в десять лет у нее уже наблюдается опасный отрыв от окружающего, и положение может ухудшиться.
– Эва всегда была такой, – возразила Беатриче. – Никогда не выказывала особой эмпатии. Не припомню, чтобы она была к кому-то привязана.
– Вы не задумывались о причине?
– Миллионы раз. Но и со мной у нее никогда не возникало настоящей эмоциональной связи.
– С отцом тоже?
Женщина не ответила.
– Не хочу встревать не в свое дело, но мне важно знать, заметила ли Эва угасание любви, которое привело к вашему разводу.
– Мы с отцом Эвы никогда не любили друг друга по-настоящему, – уточнила Беатриче. – Между нами никогда не было ни привязанности, ни взаимопонимания. Поэтому не знаю, каким образом наш разрыв мог расстроить Эву.
Грубо, по-деловому, отметил психолог. Хочешь узнать ребенка – узнай хорошенько его семью. Прав был синьор Б.
– Мне жаль, доктор, но если вы представили себе модель образцовой семьи, нам до такого идеала очень и очень далеко, – добавила женщина.
– То, что вы оба исчезли из жизни Эвы, –
Беатриче издала короткий смешок:
– Вы действительно думаете, что оставить ее одну было моим решением?
На самом деле так он и полагал.
– Отец Эвы в один прекрасный день исчез без следа, но я была рядом столько, сколько смогла, – заверила его мать девочки. – Однако моя дочь по своей воле удалила меня.
Ваннини утверждала обратное. Но Джербер не стал озвучивать мнение домоправительницы.
– Как такое возможно, чтобы Эва исключила вас из своей жизни? – спросил он; доводы матери ему казались невероятными.
– Вы считаете, что проблема Эвы только в агорафобии? – спросила та вместо ответа. – Годовалая, она просыпалась каждую ночь, кричала, плакала, и ее было никак не утешить.
– Pavor nocturnes, или ночной страх, подобная разновидность сомнамбулизма часто встречается у детей такого возраста, – возразил Джербер, не вдаваясь в подробности по поводу данного типа парасомнии.
– Вот и врачи нас тоже уверяли, но они говорили также, что приступы длятся самое большее тридцать минут: те, при которых присутствовала я, не заканчивались до самой зари, когда Эва, обессиленная, засыпала в моих объятиях… Что-то пугало ее во сне.
По тону Беатриче Джербер догадался, что это только начало.
– Эва не говорила до пяти лет, но в четыре года уже умела писать. Представляете? Исписывала лист за листом именами и фамилиями. Незнакомые женщины и мужчины, которых она нигде не могла встретить. Даже нет уверенности, что они существуют. Но откуда она брала все эти списки?
Психолог тоже не мог себе этого объяснить, ему и верилось с трудом. Но не мог отрицать, что тревога его возрастает.
– Возможно, вы заметили, как искусно Эва рисует портреты.
– Заметил, – признал Джербер, вспомнив рисунок, на котором они с Майей держались за руки.
– Однажды Эва нарисовала портрет и показала нам с отцом. Вот почему мой бывший муж больше не хотел и слышать о дочери.
– Не понимаю, – сказал Джербер.
– Это был портрет сестренки, которую муж потерял, когда был маленьким. Только вот Эва ее никогда не видела, даже на фотографии.
Психолог не был расположен верить в такую чудовищную небылицу.
Беатриче Онельи Кателани по его молчанию догадалась об этом.
– Если вернуться к вашему вопросу – как возможно такое, чтобы моя дочь по собственной воле удалила меня, я могу вам сказать с чистой совестью, что Эва прекрасно обходится без меня и без своего отца. Да и в вас не нуждается, доктор Джербер. Поскольку с самого своего появления на свет она окружена совсем другими персонами.