Дом с золотыми ставнями

Эстрада Корреа Елена

Было еще рано, далеко до полудня, я вышла с лукошком в курятник и только принялась собирать яйца, как вдруг мне почудился отдаленный гром. Выглянула: нет, небо ясное, ни облачка, и вдруг слышу еще раз: бум! Как раз с той стороны, куда ушли мои охотники.

Не помню, куда что у меня полетело! Закричала не своим голосом, бросилась в загон, без седла вскочила на первую попавшуюся лошадь и давай ее нахлестывать поводьями. Потом услышала сзади стук копыт и увидела Факундо, который меня догонял. Дальнего выстрела он не услышал и выскочил на мой отчаянный крик.

Мы проскакали, может, мили две или около того. Там

озерко было такое, сильно заросшее, круглое – рай для птиц и лягушек, сын к нему часто ходил, и выстрелы слышались именно оттуда. Стали искать по берегам – никого. Может, он в буйвола из пистолета стрелял? А может, леопард? Они с Идахом из какого-то молодечества никогда не пользовались ружьем для охоты, но брали с собой, когда шли на трудную добычу. Последние месяцы, правда, оба не расставались с пистолетами, даже если шли только на уток поохотиться.

От кого сын отбивался или на кого нападал? Мы кричали, обшаривали буш шаг за шагом, и не сразу наткнулись на первый след того, что произошло. Свежий труп человека в коричневой набедренной повязке, а из глаза торчала стрела. Легкая, тонкая птичья стрела с двузубым наконечником, с полным колчаном таких стрел сын ушел на охоту. Потом еще и еще, всего четверо, с копьями и щитами, и все убиты стрелой в глаз. Сто проклятий всем богам, что там могло произойти?

Вылетели в узкую прогалину в кустарнике – и глазам своим не поверили. На поляне лежали восемь человек в костюмах и масках огбони – точнее, то, что осталось от людей и масок. Все были мертвы. Их окружение валялось там же. Двое убиты пистолетными выстрелами почти в упор. Шестеро были погрызены и порублены – такие рубящие раны могло нанести только мачете, а насчет зубов – я не сомневалась, чьи они.

Красные пятна на листьях, примятая жесткая трава. Они лежали в нескольких сотнях шагов от места побоища: кровь запеклась на коже, чешуей склеила мех и волосы.

Оба жестоко изранены и без сознания. Серому досталось больше, и по следам было видно, что Пипо последние шаги тащил молочного брата на спине… пока сам не свалился без чувств. Они едва дышали, а у нас не было даже воды смочить им губы.

С двумя безжизненными телами мы спешили домой. На пороге стоял Идах со своим мушкетом и держал за руку девчонку. Он примчался, услышав крик, – но когда добрался до нашего дома, нас уже след простыл, и никто не сказал, в какую сторону мы умчались. Тогда он разыскал игравшую с нянькой девочку и остался с ней, рассудив, что при всякой оказии не худо кому-то быть рядом с беззащитным трехлетним ребенком.

Он сходу понял, в чем дело, Идах. Сию секунду он выскочил во двор и что-то рявкнул женщинам. Не успели мы опустить раненых на циновки, появились калебасы с водой, чистая холстина для перевязок, заживляющие травы.

На Филомено не было живого места: несколько глубоких ран на плечах – нанесены коротким йорубским мечом, на ребрах – от наконечника копья, на правой руке – там, где меч соскочил с широкой защитной чашки мачете и разрубил предплечье до кости; и на левой – царапины, значит, он потом дрался левой. Более мелким ранам не было числа. Он потерял много крови, и это могло убить.

У Серого было всего две раны – глубокие раны от копья. Он тоже истекал кровью, губы и язык стали бледными.

Мы промыли и перевязали раны. Идах тем временем тихо исчез. Он оседлал коня и проехал

до места схватки. Он сделал то, что нам было сделать недосуг – осмотрел все, прочел все следы, подобрал оброненные пистолет и мачете и вернулся.

– Абиодуна. Он там был, шакал, ненасытная пасть. Сколько ему возили добра, – глаза его оставались несытыми. Пусть теперь эти глаза выклюют стервятники.

Славный бой был у нашего малыша… Знаешь, кто там был еще?

Он назвал одно за другим семь имен – все были городские сановники, люди богатые и титулованные, верхушка огбони.

– Все шелудивые собаки подохли. Они не умели даже напасть из засады и выдали себя раньше времени. А потом наши мальчики бились спина к спине, против всех, кто остался. Подлых шакалов было шестеро. У них были щиты, мечи, копья, но им мешали их балахоны и маски, а еще больше собственная их трусость. Если бы они имели смелость снять маски и посмотреть глазами в глаза… – Идах усмехнулся угрюмо и криво. – А теперь зарядите все ружья в доме и ждите. Он убил восьмерых огбони. Думаете, жирная свинья Шойинки спустит это? Бьюсь об заклад на что угодно: мальчика ловили, чтобы добраться до вас. Поэтому в засаде сидели не солдаты, которые побоялись бы с вами связываться, а эти холощеные боровы, которые и меча в руках толком держать не умели. Ждите, что дальше будет!

И неожиданно добавил по-испански:

– Что, негры, покажем зубы?

Оружия было много, боеприпасов тоже, и мы все трое – хорошие стрелки. Но брало сомнение: что мы можем, если против нас пошлют армию?

– Я знаю этих гиен, – говорил Идах, заряжая один за другим все мушкеты. – Их там было не двенадцать, – куда больше! Они его выслеживали, чтобы захватить одного. Те, кто не погиб, сбежали. Кто-то из них был ранен, оставил кровь на кустах и траве. Пока они доберутся до города, пока доложат и вернутся с другими, – мы должны что-то придумать. Потому что если попытаемся удрать – от тряски у мальчика снова откроется кровотечение…

Потянулось бесконечное ожидание.

Наконец на дороге заклубилась пыль.

– Будем драться, – сказал Гром. На него было страшно смотреть. Если бы дело дошло до рукопашной, городское войско показало бы пятки от одного взгляда на лицо. Сын в его жизни значил больше, чем лошади, женщины, деньги – больше, чем сама его жизнь. Это я знала точно. А моей жизнью были они все, собравшиеся в этой убогой комнате за глиняными стенами – двое суровых мужчин, завершающих последние приготовления к бою, мальчик, цветом в одно с грубым холстом, что его прикрывал, малышка по четвертому году – она застыла у ног брата, старый, поседелый пес, которого я кормила своим молоком. Зачем мне, думала я, Сила, ум, образование, изворотливость, зачем я прошла огни и воды, если я не смогу спасти их? Я знала, что мне дано было больше, чем им. Решение оставалось за мной.

У ворот послышались резкие голоса.

Идах поднял ружье и встал у дверей.

Я сказала:

– Драться мы не будем.

И вышла из дверей – так, чтоб меня можно было видеть на галерее из-за стены.

У ворот толпилось человек десять в масках. За ними – целый лес поднятых копий и сомкнутые щиты дворцовой стражи – сотни полторы-две. Мы бы могли разогнать их десятком выстрелов. А потом?

Я спросила:

– Что вам нужно, трусы, прячущие блудливые глаза за священными масками?