Дом тихой смерти (сборник)
Шрифт:
IV
Моей верной служанке Марии Решель завещаю 30 тысяч марок единовременно и обязываю сына моего Конрада обеспечить ей пожизненную возможность проживания в доме нашей семьи в Свинемюнде.
Данное завещание составлено в восьми идентичных экземплярах. Все наследники получают по одному экземпляру, седьмой остается у нотариуса, восьмой же я передаю нашему адвокату, поручая ему проследить за исполнением моей воли.
Норман Миллер
Свинемюнде, 5 декабря 1943
Детектив два раза перечитал документ, потом пробежал его глазами еще раз. Вот оно что!
Самый старший сын Курт. Это — Ингмар Свенсон, свидетельствуют об этом его возраст и судоверфи в Стокгольме. Значит, у него хранятся пресловутые «золотые шахматы» — самая большая драгоценность семейства Миллеров. Почему самая большая драгоценность? Потому что шахматы сделаны из золота или…? Бакс улыбнулся. Может, они очень большие, а может… Во всяком случае, ценность их была огромна, если из-за обладания ими совершено два убийства.
Второй сын — Вольфганг — это Вольф Свенсон, о чем свидетельствуют возраст и недвижимость в Мальме. Нужно признать, что сыновья Миллера честно выполнили завещание отца — разделили имущество так, как пожелал отец, и не продали его, не польстились на деньги.
А сын Фриц, которому богатый папаша оставил акции и недвижимость в Осло? Ясно, что это «норвежец» Петер Нильсон.
Убитая Наталья Рожновская была единственной дочерью Нормана Миллера. Что стало с завещанной ей недвижимостью в Штеттине? Национализировали ли его в польском Щецине или во время войны оно превратилось в развалины во время бомбежек англичан? У Рожновской хранились фамильные драгоценности, видимо, в той шкатулке. У кого она сейчас? У Рожновского? А может быть…
Младший сын — Конрад. Может ли им быть Януш Милевский? По возрасту подходит. Чувствуется, что эксцентричный папаша больше всех любил именно младшенького, самого умного, самого способного и самого беззащитного. Оставался без отца и матери совсем в юном возрасте. Ему завещан родительский дом в Свинемюнде — теперешний пансионат «Альбатрос». Выходит, он продал его сестре, а та, в свою очередь, Боровскому. Рожновская, тогда Клара Миллер, получила от польских властей нотариальный акт, подтверждающий ее права на особняк в Свиноустье. Политика Польской Народной Республики по отношению к немецкому населению на землях, возвращенных Польше после войны, была гуманной и терпимой. Но почему дочь Нормана Миллера нарушила волю отца и продала чужому человеку дом, завещанный им своим детям?
Бедная Мария Решель! Мало сказать, что она много знала. Она знала все! Но за кого, черт возьми, она собиралась замуж? За Ингмара Свенсона? Или за «норвежца», оказавшегося в трудном материальном положении? Служанка их отца? Невероятно!
Судя по последней воле Нормана Миллера, выраженной им в своем завещании, он был настоящим фанатиком шахмат. «Неустанно совершенствуйте свое мастерство в шахматной игре, этой королевской игре», «помните о защите и о том, что иногда победу в самой важной партии вырывает черный конь». Да, иногда черному коню удается побеждать… при помощи шелкового шарфа! «Вы обязаны знать все варианты и возможности игры черным конем для того, чтобы уметь предвидеть каждый ход противника и неожиданно напасть на него». Рожновская не сумела предвидеть хода черного коня, хоть ей и помогал в игре один из лучших шахматистов Польши. А ведь в завещании на это обращалось особое внимание: предвосхищать намерения противника и препятствовать его замыслам.
А что может означать
Прочитав несколько раз третий параграф завещания, детектив окончательно уверовал в свои предположения. Значит, надо продолжать поиски.
Да, чуть не забыл. Кто же такая эта несчастная Ковалик, а точнее Нина Миллер? Может, какая-нибудь двоюродная сестра? Или другая родственница? Вряд ли просто совпадение. С самого начала она никак не укладывалась в концепцию Бакса, и сейчас тоже ни с какого конца не укладывалась в нее. Ладно, пора и отдохнуть.
Детектив сложил драгоценный документ и сунул его в карман. Погасив свет в комнате (на всякий случай!), он подошел к окну. Какая прекрасная ночь! На фоне звездного неба темными пятнами выделялись контуры деревьев, за ними неясно просматривались соседние здания. Бакс улыбнулся. Ему всегда нравились ситуации, когда приходилось особенно интенсивно думать.
Вокруг шахматного столика собрались все обитатели «Альбатроса» — отдыхающие и обслуживающий персонал. Участники решающей партии турнира заняли свои места. Милевский был еще бледен, но весь его вид говорил о решимости выиграть. Он ни на кого не обращал внимания, полностью отдавшись игре. Он владел инициативой, и это давало ему определенное преимущество. «Норвежец», тоже внимательный и сосредоточенный, то и дело потирал свою ухоженную бородку. Ему приходилось защищаться, и это создавало немалые трудности. Он намного дольше противника думал над каждым ходом. Белые отступали, черные атаковали по всему фронту. И вот Милевский ввел в бой самую сильную фигуру — ферзя. Вскоре ему удалось выиграть еще одну пешку у соперника. Петер Нильсон до крови прикусил губу. «И не жаль ему братца», — подумал о журналисте Бакс.
Черные получили позиционное преимущество, и «норвежец» был вынужден уйти в глубокую оборону. Вряд ли такая тактика могла принести ему успех. После нескольких следующих ходов положение на доске создалось столь сложное, что болельщикам трудно было понять истинные намерения нападающего.
А тот рвался вперед отчаянно и яростно. Вот он взял белого коня, потеряв при этом две пешки, и первый раз объявил шах белому королю. Итак, инициатива Милевского переросла в неотразимую атаку. И в самом деле, массированную атаку черных двумя конями, слоном, ладьей и ферзем отразить было невозможно. Потеряв ладью, Петер Нильсон тяжело вздохнул и безнадежно развел руками.
— Я проиграл, — тихо сказал он. — Сдаюсь…
Шахматисты не играют до самого конца, пока не объявят мат или не перебьют все фигуры, а осознав безнадежность положения, сдаются.
Журналист пожал протянутую руку соперника и великодушно заметил:
— Это была трудная партия. Благодарю вас.
Болельщики оживились, стали поздравлять победителя.
Улыбающийся Милевский раскланивался направо и налево. Последним к нему подошел Бакс.
— Я восхищен вашей игрой, пан редактор, и с самого начала был уверен в вашей победе.