Дом тихой смерти (сборник)

Эдигей Ежи

— Я уже кончаю дежурство, но передам коллеге.

Журналист пришел в себя только к полудню. Открыв глаза и увидев Бакса и Божену, он попытался улыбнуться и даже пошутил:

— Ваши шарфы должны были украсить мою шею.

— Не огорчайтесь, я вам подарю один. Но прежде чем завязать на вашей шее шарф, вас попотчевали снотворным. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Ничего. А вы уверены, что это так?

— Я верю врачам.

— Две таблетки люминала я проглотил, это верно. Никак не мог уснуть.

— Да

нет, речь идет о более солидной дозе. Кто-то добавил. Вы не предполагаете, кто бы это мог быть?

— Нет. Закончив игру, я поднялся к себе и пил только коктейль, который сам себе приготовил по собственному рецепту — молоко с добавлением различных соков и кусочек льда. У меня никого не было…

— А перед тем, как заснуть, вы чувствовали себя хорошо? Голова не болела? Не подташнивало? Может, апатия, головокружение?

— Да нет, ничего такого особенного я не ощущал. До двенадцати я занимался анализом партии, впрочем, ничего, кроме удовольствия, это мне не доставило, я ее выиграю легко. Потом мне захотелось спать, ничего удивительного, время позднее, а я порядком устал. Я лег, но заснуть не мог, и тогда проглотил две таблетки люминала, запив их коктейлем. А что же произошло потом?

— А потом Арт спас тебе жизнь, — вмешалась Божена.

Милевский взглянул на нее, потом на детектива, помолчал, о чем-то думая, потом, скривившись от боли, произнес:

— Спасибо вам, Бакс, чем я могу…

— Как ты сейчас чувствуешь себя, Януш?

— Спасибо, хорошо, доктор сказал, что к вечеру меня выпишут, я смогу вернуться в пансионат.

— Что тебе надо принести?

— Я не хотел бы тебя затруднять…

— Брось эти церемонии, — опять прервала Божена. — Говори, что нужно принести.

— Костюм и рубашку, они в шкафу. Ведь меня привезли в пижаме.

— Может, еще что-нибудь?

— Если можно, сигареты, ну и газеты.

— О’кей. Вы тут пока побеседуйте, пострадавшие, а я смотаюсь в пансионат и принесу, что ты просил.

Девушка вышла.

— Пострадавшие? Что она хотела сказать, Бакс?

— Может, то, что мы оба пострадали сегодня ночью. Меня здорово стукнули по голове в дверях вашей комнаты.

— Черт возьми! Ну теперь-то вы верите, что я не замешан в эту историю?

— У меня еще не было времени подумать над этим. А вы мне ничего не хотите сказать?

— Разумеется! Я так вам благодарен!

— Пустяки, не стоит об этом. Мне хотелось бы знать, кто пытался спровадить вас на тот свет.

Журналист закрыл глаза и долго молчал. Наконец он заговорил:

— К сожалению, я не знаю. Вы можете мне не верить, но я и в самом деле не знаю, клянусь вам. Есть у меня подозрения, но только подозрения и ничего больше. Вот вы наверняка знаете больше меня, а толку? Возможно, кто-то подмешал снотворное в соки или в молоко, ведь коктейль я приготовил собственноручно. Преступник действовал по уже проверенному сценарию — сначала меня усыпить, а потом… Бр…р-р! Вы ему помешали. Но вот почему он меня не отравил насмерть? Ведь это же проще, зачем еще душить?

— У него свой метод.

— Вы думаете, тут действует маньяк или сумасшедший? Все может быть. Вряд ли нормальный человек решится на такое.

— Так

вы ничего не хотите мне сообщить?

— Но мне ведь нечего вам сказать, клянусь…

— Не продолжайте, я знаю, что для вас самое дорогое. Тогда разрешите, я задам вам несколько вопросов. Можно?

— Это что, допрос?

— Не все ли равно, как назвать наш с вами разговор!

— Будь по-вашему, задавайте.

Бакс посмотрел журналисту прямо в глаза, тот какое-то время выдерживал его взгляд, потом обессиленно прикрыл глаза.

— Что является ставкой в вашем шахматном турнире? Нет, не говорите мне о кубке и бутылке коньяка. За что идет борьба на самом деле?

— Понятия не имею, о чем вы говорите, Бакс. — В глазах журналиста зажглись злые огоньки.

— Ладно, я задам другой вопрос. Куда вы спрятали… завещание?

Стреляя наобум, детектив попал в десятку. Ошарашенный Милевский посмотрел на него со страхом, сметанным с уважением, но, сжав губы, упрямо сказал:

— Вы и в самом деле многое знаете, поздравляю! Но я вам ни слова не скажу, это мое личное дело, вернее, не только мое, поэтому я буду молчать. Можете меня арестовать, но это вам ничего не даст. Может, кто другой расскажет, но я — никогда!

— Кто же другой? — без особой надежды поинтересовался Бакс.

— А это вы наверняка знаете не хуже меня. И хватит разговоров на эту тему.

— Согласен. Поговорим на другую. Куда вы перепрятали шкатулку Рожновской?

И на сей раз выстрел попал в цель. Милевский дернулся, как от удара, весь съежился, но решил притвориться непонимающим.

— Какую… шкатулку? — спросил он, но дрожащий голос выдал его.

— Хватит притворяться. Конечно, дело ваше, но сами подумайте: шкатулка является собственностью Рожновской, Рожновскую убили, шкатулка находится в ваших руках — связь для следственных органов очевидна. И вы, человек умный, не понимаете этого?

— Да с чего вы взяли, что она у меня? А, понимаю, вам наболтала эта кретинка. Глупая злая баба! Шкатулка пропала еще в прошлом году, а искал я вовсе не ее, я искал… да, я искал завещание, господин детектив.

«Умеет выкручиваться! — отдал ему должное Бакс. — Догадался, что я ничего конкретного не знаю, теперь будет врать. Ну, погоди же!»

— Зачем вам завещание? Ведь вы и так наизусть знаете его текст. Впрочем, это неважно. Еще вопрос…

Тут дверь в палату открыла студентка, детектив жестом попросил ее не входить и продолжал:

— Что связывало вас с Рожновской и ее мужем?

— Ничего, я познакомился с ними здесь, в Свиноустье, в прошлом году. Абсолютно ничего.

«Интересно, знает ли он о бегстве Рожновского за границу? Наверняка знает, хитрая лиса, ну да это неважно».

— Пока хватит, не буду вас больше мучить, пан редактор. Продолжим разговор позже.

— Я знаю, что вы меня подозреваете, господин Бакс. Отчасти вы, может, в чем-то и правы, я действительно кое-что знаю, и мои сведения могли бы вам пригодиться, но прошу меня понять — есть вещи, которые никто не должен знать, вы понимаете — никто! Даже если мне грозит арест… Не исключено, что я вам сообщу эти сведения… ну, скажем, завтра, самое позднее — послезавтра. Хорошо?