Дом Ветра
Шрифт:
Мария боялась. Страх сейчас не самый лучший союзник, но как его побороть в себе, в то время как рядом ощущается дыхание врага. Отто Шмитц был не тем, за кого себя выдавал, не простым чиновником, занимающимся евреями, жившими в Берлине. Мария все поняла, когда Шмитц впервые заговорил с ней, поняла, когда издалека их взгляды встретились.
«Возможно, и ты станешь политической пешкой», — сказал ей Вильям в Лондоне, и она, тяжело сглотнув, кинула короткий взгляд на этого светловолосого бледнолицего немца, который просто пожирал ее глазами. Они встретились на одной из вечеринок, устраиваемой немецкой элитой.
— Евреек не любят здесь, — начал он беседу, Мария обернулась и застыла от наглости, но тут же нашлась, что сказать:
— Я ирландка, — высокомерие в каждом слове, словно только так она могла доказать свое превосходство.
— Что ж, рад этому, — он мягко улыбнулся, отчего пролегли глубокие морщины вокруг губ.
— А я рада увидеть настоящего немца, — Мария отпила шампанского, ища взглядом мужа.
Отто преследовал ее, как охотник, ищущий добычу. Они часто как бы случайно встречались, Марие приходилось шутить, что судьбе угодно видеть их вместе, зная, насколько суеверны немцы. Отто что-то выведывал, но Мария крепко держала в себе все секреты Вильяма. Она боялась, что все закончится ужасно, что финал окажется кровей бойней. Она боялась терять, но осторожность не всегда лучший советник. Все может быть.
***
Часы на камине пробили полночь, после они стали тихо тикать — новый день начался. Золотые и красные отблески ложились на стены, догоравшие поленья потрескивали в камине, отдавая свое последнее тепло. В кабинете Виктора были только двое. Двое, что любили друг друга когда-то, двое, ставшие вмиг чужими. Диана сидела на софе, Виктор — на белой волчьей шкуре перед камином. Он пил виски, она, съежившись, читала, поскольку тепло до нее почти не доходило, а за новыми поленьями нужно было идти в кладовую, и ей не хотелось уходить. Ей так нравилось наблюдать за ним, похожим сейчас на мятежного темного ангела; он сидел к ней спиной, но женщина чувствовала: он напряженно думал. Она съежилась, захлопывая книгу Теодора Драйзера.
— Иди сюда, — услышала она, — а то совсем замерзла, — Диана с легким вздохом опустилась на мех. — Тепло? — она кивнула, стараясь не касаться мужа ногами.
Они давно уже не ругались, не спорили, но держались на почтительном расстоянии. Она знала, что у него нет никого на стороне, больше полугода назад Виктор расстался с Евой и не завел новую любовницу. Диану почувствовала укол ревности, но она сама виновата в том, что подвела его. Больше не вернуть прежних чувств. Диана подставила лицо теплым потокам воздуха.
— Так ты никогда не согреешься, — Виктор схватил ее за руку, притягивая к себе. — Иди сюда, — она оказалась в его крепких объятьях с ароматом виски. — Хорошо?
— Да, — протянула она. Диана не видела лица, но слышала учащенное, хорошо знакомое дыхание, свидетельствующее о том, что она его волнует. Диана нашла его ладонь, покоящуюся у себя на талии, вложила в нее свою.
Она обернулась, Виктор поднял пальцами ее подбородок, смотря прямо в ее глаза. Он утонул, увяз в этих глазах цвета весенней травы после дождя. Он потянулся, касаясь нежно ее губ своими. Она хотела
— Не торопись, у нас все еще впереди, — услышала над ухом, он уложил ее на спину, стаскивая платье через голову, а следом и кружевную комбинацию. Ей хотелось с яростью раздеть его, чтобы он касался своей кожей ее. Диана облегченно вздохнула: его губы путешествовали по ее телу, касались самого сокровенного.
По жилам растеклось тепло, охватывая ее радостной волной. Диана шумно втянула в себя воздух, теснее прижимая к себе Виктора, целуя его в губы. Они ничего не говорили, словно боясь разрушить магию, что произошла между ними. Диану сморил сон.
Она проснулась через пару часов, по-прежнему лежа на шкуре перед камином. Виктор завернул ее в плед, а сам сидел в своем огромном кожаном кресле. Неужели сожалеет? Или просто не знает, что сказать, как начать разговор? Диана свернулась калачиком. С той ночи, когда был зачат Роберт, прошло четыре года — именно столько они отвергали друг друга. Она ненавидела себя за то, что позволила ему ползать у себя в ногах и при этом даже не захотела его простить. А потом он решил отомстить, когда она спросила, нельзя ли им начать сначала. Диана утерла слезы, пряча лицо под покрывалом.
— Как ты? — спросил Виктор.
— Хорошо, — пролепетала она, выглядывая из-под покрывала.
— Я рад, — он сел рядом, проводя нежно по ее каштановым волосам. — Я расстался с Евой уже давно. Я не могу так больше, Диана. Я устал мучить себя чувством вины, я виноват. Очень сильно виноват.
— Виктор... — она коснулась его щеки.
— Диана, я любил тебя, я люблю тебя и буду любить, а они... они ничего не значат для меня, — он говорил так искренне, что Диана не смогла сдержать слез. — Что я сказал плохого?
— Нет, ничего, просто я была большой дурой. Я поставила свою гордость выше наших чувств. Ты простишь меня когда-нибудь? — он улыбнулся ей.
— Я уже простил, милая моя. Прости и ты.
— Я давно поняла, как сильно я заблуждалась в тебе, — она села, обняв колени руками. — Обещай, что больше ничего такого не повторится, — он ничего не мог прочитать в ее удивительных глазах.
— Клянусь самым дорогим, что у меня есть, — он подхватил ее на руки, гордо неся в их спальню. — Я буду с тобой до самого последнего вздоха.
— Нет, Виктор, это я буду с тобой до самого последнего вздоха, — это прозвучало очень горько, но Диана чувствовала это, как и чувствовала, что вскоре все изменится.
***
Октябрь 1933.
Сердце так и не перестало болеть. Ее давно все просили простить дочь, но сил на прощение у нее не было. После похорон она приказала спилить то дерево, с которого упала Кесси, чтобы оно не напоминало каждый день об этом. В ее душе поселилась меланхолия, она часами лежала на кушетке в гостиной, а ведь раньше не могла себе этого позволить: их дом всегда был полон гостей. Теперь в гости ездили в Грин-Хилл, несмотря на то, что все их дома были у Гилфорда.