Домби и сын
Шрифт:
Ударилъ часъ полночный, и м-ръ Домби, со свчою въ рукахъ, выступаетъ изъ своей кельи. Лстницы затоптаны, грязны, и милліоны человческихъ слдовъ переплетаются одинъ съ другимъ, какъ на обыкновенной улиц. Пусто и тихо. Нтъ въ разоренномъ дом этихъ рыночныхъ гостей, этихъ опустошителей чужихъ сокровищъ, но м-ръ Домби еще видитъ ихъ и слышитъ чуткимъ ухомъ, какъ они толкутся, жмутся, кричатъ и давятъ одинъ другого, словно на грязномъ толкучемъ рынк, доступномъ для жадной и голодной черни, — слышитъ все это м-ръ Домби и не можетъ понять, какъ онъ перенесъ эту злую насмшку судьбы, онъ, который еще такъ недавно былъ недоступенъ ни для кого въ своемъ
Но вотъ онъ почти видитъ эту легкую поступь дтской ноги. Онъ останавливается, обращаетъ взоръ на потолочное окно, — и вотъ она, вотъ эта дтская фигура съ его младенцемъ на рукахъ, котораго она несетъ наверхъ, услаждая свой и его путь колыбельною пснью. Еще мгновенье, — и опять та же фигура, но уже одна, съ болзненнымъ лицомъ, съ растрепанными волосами, съ отчаяніемъ въ заплаканныхъ глазахъ; тихо и нершительно взбирается она на крутую лстницу, оглядываясь назадъ въ тщетной надежд уловить сострадательный взоръ отца! Впередъ, м-ръ Домби!
И долго блуждалъ онъ по этимъ комнатамъ, которыя еще недавно были такъ роскошны, a теперь и наги, и печальны, и пусты. Все перемнилось, думаетъ онъ, даже объемъ и фигура его чертога. Здсь, какъ и тамъ, везд и везд, слды человческихъ ногъ, везд и везд сумятица и давка, которую еще слишкомъ ясно слышитъ м-ръ Домби своимъ чуткимъ ухомъ. Впередъ, м-ръ Домби!
Но теперь онъ началъ серьезно бояться за свой мозгъ, и кажется ему, что между его мыслями потеряна всякая связь, какъ и между этими безчисленными слдами, что онъ путается больше и больше въ лабиринт фантастическихъ видній, что онъ, однимъ словомъ, сходитъ съума. Ничего, м-ръ Домби, впередъ и впередъ!
Онъ не зналъ — даже этого не зналъ — въ какихъ комнатахъ она жила, когда проводила здсь свое одинокое дтство. Онъ поднялся выше однимъ этажомъ. Въ одно мгновеніе тысячи разнородныхъ воспоминаній зароились въ его отуманенной голов, но онъ оторвалъ свой умственный взоръ и отъ измнницы-жены, и отъ фальшивыхъ друзей, — оть всего оторвалъ, чтобы видть и слышать только своихъ двухъ дтей. Впередъ, м-ръ Домби!
Онъ поднялся на верхній этажъ. Здсь, какъ и тамъ, везд и везд безчисленные слды человческихъ ногъ. Варвары не пощадили даже старой комнаты, гд стояла маленькая постель, и онъ едва отыскалъ чистое мсто, чтобы броситься на полъ подл стны. И онъ бросился, бдный, несчастный м-ръ Домби, и слезы ркою полились изъ его глазъ. Немудрено. Бывало и прежде время, когда онъ, пожимая плечами и склонивъ на грудь опущенный подбородокъ, приходилъ въ эту же комнатку въ глухой полночный часъ и проливалъ горькія слезы. Тогда, какъ и теперь, онъ бросался на голыя доски, удрученный лютою тоскою. Тогда гордый человкъ стыдился за свою слабость, и, помилуй Богъ, если бы кто-либо изъ смертныхъ провдалъ, что ему доступны человческія чувства! A теперь? Плачь теперь, гордый человкъ, вдоволь плачь, ибо никто не видитъ и не слышитъ твоихъ рыданій! И онъ плакалъ, и стеналъ, и ужасны были эти слезы и стенанія гордаго человка, злоупотребившаго своею жизнью! Назадъ, м-ръ Домби!
Съ наступленіемъ дня онъ удалился на свою половину. Онъ думалъ сегодня оставить этотъ домъ, но, разъ забравшись въ свои комнаты, не имлъ силъ оторваться отъ могучей цпи, которою былъ прикованъ къ этимъ стнамъ. Онъ откладывалъ намреніе до завтра.
Сильное умственное раздраженіе было для него не новостью даже передъ этими послдними страданіями. Крпкія упрямыя натуры могутъ слишкомъ долго бороться противъ всякихъ искушеній; но какъ скоро подорванъ фундаментъ, зданіе можетъ рухнуть въ одну минуту. Организмъ м-ра Домби былъ такой же развалиной, какъ и его домъ.
Наконецъ, онъ началъ думать, что ему нтъ никакой надобности идти. Онъ можетъ оставить за собой, что пощажено его кредиторами, — они пощадили бы больше, если бы онъ самъ этого хотлъ. Нтъ, разорвать связь между нимъ и этимъ опустошеннымъ домомъ — то же, что разорвать и другое послднее звено…
Онъ принимался ходить взадъ и впередъ, и тяжелая походка слишкомъ ясно была слышна въ послдней комнат ключницы, но слышна, какъ страшная поступь выходца съ того свта. Такъ, по крайней мр, казалось м-съ Ричардсъ.
Свтъ былъ очень занятъ и слишкомъ безпокоился о немъ. На бирж перешептываются, смются, клевещутъ, сплетничаютъ. Вс и каждый болтаютъ о немъ всевозможныя небылицы. Все это приходитъ въ голову м-ра Домби, и онъ измученъ до крайности. Предметы начинаютъ темнть въ его глазахъ. Все тускло и сро. Нтъ боле Домби и Сына, нтъ дтей. Объ этомъ должно подумать хорошенько завтра.
И онъ думалъ объ этомъ завтра. Неподвижный въ своемъ кресл, онъ, время отъ времени, заглядывалъ въ зеркало, и страшная картина высовывалась на него изъ этого стекла.
Это была фигура блдная, изнеможенная, страшное подобіе его самого, фигура дикая, съ полуясною мечтою, съ полусоннымъ бредомъ. То поднимаетъ она свою голову, разсматривая линіи и впадины на своемъ лиц, то опускаетъ ее опять и снова бредитъ. Фигура поднимается, встаетъ, шагаетъ, проходитъ и возвращается опять, положивъ на грудь какую-то вещь съ уборнаго стола. Теперь она угрюмо смотритъ на полъ по направленію къ дверямъ и думаетъ.
— Что, если?… Уфъ!
Если бы, думаетъ она, потекла по этой дорог кровь, дальше и дальше, здсь и въ коридор, — уфъ! — какъ долго она бы текла! Вотъ тутъ была бы лужа, тамъ струя, a тамъ опять маленькая лужа, и блдный раненый человкъ умиралъ или былъ бы трупомъ, если бы отыскали его по этому слду. Долго объ этомъ думала она и, вдругъ, поднявшись съ своего мста, начала шагать взадъ и впередъ, не отнимая отъ груди своей руки. М-ръ Домби взглянулъ на нее еще разъ и подмтилъ, что рука ея тряслась.
Теперь она думала опять! О чемъ она думала?
Вотъ она опять услась на прежнее мсто и потонула въ бездонномъ омут тусклой мысли. Въ комнат сверкнулъ лучъ, солнечный лучъ. Фигура не замтила его. Вдругъ она вскочила опять съ ужаснымъ лицомъ. Въ это мгновенье раздался крикъ — дикій, громкій, пронзительный, любящій, восторженный крикъ — рука остановилась, и мистеръ Домби увидлъ y своихъ колнъ собственную дочь!
Да это не призракъ, не мечта, не видніе, — это собственная дочь м-ра Домби, на колняхъ передъ нимъ, съ умоляющимъ взоромъ! Она зоветъ его, липнетъ къ его рукамъ, колнямъ, рыдаетъ, плачетъ!