Домби и сын
Шрифт:
— Слушаю, сударыня. Такъ я говорю: если какой инди…
— … видуумъ, — подсказала миссъ Токсъ.
— … видуй натерплся разныхъ непріятностей и бдъ, такъ ужъ это конечно я, Робинъ Тудль. Я состоялъ въ услуженіи y человка, который употреблялъ меня для всякой всячины, и теперь я вижу, что эта всякая всячина основывалась на самомъ низкомъ пронырств. Притомъ меня и прежде еще испортили разные индивидуи, съ которыми я гонялъ голубей. Однимъ словомъ, сударыня, общество y меня всегда было дурное.
— Тмъ болье ты долженъ благодарить Бога, что теперь попадешь въ хорошее общество, — замтила миссъ Токсъ.
— Я и благодарю, сударыня. Исправиться никогда не поздно, и я, съ своей стороны, употреблю вс силы, чтобы, при вашемъ содйствіи, сдлаться порядочнымъ человкомъ. Надюсь, въ скоромъ времени, и матушка, и батюшка, и братцы, и сестрицы увидятъ, какъ я ихъ люблю и душевно почитаю.
— Хорошо,
— Покорно благодарю, сударыня, — отвчалъ Точильщикъ, — и тотчасъ же принялся убирать състные и питейные припасы съ завиднымъ аппетитомъ индивидуума, который нсколько дней состоялъ на самой строгой діэт.
Когда миссъ Токсъ нахлобучила черную шляпку и окуталась шалью, Робинъ обнялъ свою добрйшую мать и отправился за своей новой госпожей, къ неизъяснимому удовольствію Полли, y которой въ эту минуту завертлось и запрыгало въ глазахъ вдругъ нсколько индивидуевъ, представлявшихъ ея заблудшаго и обртеннаго сына. Затмъ Полли загасила свчу, заперла наружную дверь, передала дворнику ключъ и скорыми шагами отправилась домой, восхищаясь заране при мысли, какой чудный эффектъ произведетъ ея неожиданный приходъ въ обители желзнодорожнаго машиниста.
И опустлый чертогъ м-ра Домби, нмой и глухой ко всмъ страданіямъ и перемнамъ, которыя въ немъ происходили, стоялъ теперь на скучной улиц, подобно нахмуренному гиганту, и на чел его выставлялась грозная надпись: "Сей домъ продается и отдается внаймы".
Глава LX
Судьба — веревка
Около этого времени, благополучно и по всмъ классическимъ формамъ, совершилось великое полугодичное торжество, которое по обычной синтетической метод устроили въ своемъ заведеніи д-ръ Блимберъ и м-съ Блимберъ. Молодые люди, имвшіе счастье получать образованіе подъ ихъ просвщеннымъ руководствомъ, благовременно, какъ и слдуетъ, получили литографированные билетики съ покорнйшей просьбой пожаловать въ такой-то день на вечерній балъ, который, по обыкновенію, откроется кадрилью въ половин восьмого по полудни. Затмъ вс джентльмены, переполненные схоластическою мудростью, должны были разъзжаться по домамъ, чинно и важно, не обнаруживая никакихъ слдовъ буйнаго веселья, свойственнаго невоспитанной черни. М-ръ Скеттльзъ регулярно каждый годъ отправлялся на каникулы за границу, чтобы придавать новую красу имени своего достопочтеннаго родителя сэра Барнета Скеттльза, который этимъ временемъ получилъ дипломатическое назначеніе при одномъ изъ иностранныхъ дворовъ, къ великому наслажденію своихъ степенныхъ земляковъ и даже землячекъ, бывшихъ въ необыкновенномъ восторг отъ популярности сэра Барнета и супруги его, леди Скеттльзъ. М-ръ Тозеръ, молодой джентльменъ, статный и дородный, былъ теперь до того переполненъ классическою мудростью, что могъ, при случа, не заикаясь пересчитать вс древнйшія, среднія и новйшія изданія Цицерона и Сенеки съ варіантами и аппендиксами и, ужъ само собою разумется, имлъ о современной Европ вообще и объ Англіи въ особенности такія же познанія, какъ природный римлянинъ временъ Траяна и Веспасіана. М-ръ Тозеръ имлъ похвальное обыкновеніе каждую фразу скрплять классической цитатой изъ любимаго писателя, и трудно было бы передать наивный восторгъ его сердобольныхъ родителей, не слышавшихъ подъ собою земли, когда ученый юноша лелялъ ихъ уши полновсными гекзаметрами и ямбическими виршами самой звучной и темной натуры. Точно также нельзя изобразить тлннымъ перомъ тоскливой грусти батюшки и матушки бднаго м-ра Бриггса, познанія котораго походили на дорожный багажъ, уложенный такою неискусною рукою, что при случа въ немъ нельзя было доискаться самой необходимой вещи. Вообще этотъ джентльменъ немного полакомился древомъ классическаго знанія, и плоды, имъ собранные, были горьки и кислы. М-ръ Байтерстонъ во всхъ отношеніяхъ былъ очень счастливъ, и, если сказать правду, едва ли не счастливе самого м-ра Бриггса: положенный подъ прессъ классическаго станка, онъ, съ необыкновенной быстротой, выдавливалъ изъ своего мозга самыя благовонныя испаренія, которыя однако съ такою же быстротою исчезали невозвратно, какъ скоро переставалъ на него дйствовать форсированный аппаратъ. Теперь м-ръ Байтерстонъ халъ въ Бенгалію, и можно было держать какое угодно пари, что морской воздухъ совершенно освжитъ его голову, и онъ, еще не дозжая до мста, ршительно забудетъ, что есть на свт вещь, которую зовутъ латинской грамматикой.
— Милостивые государи! Наши лекціи имютъ теперь начаться въ слдующемъ мсяц, двадцать пятаго числа.
Эти слова д-ръ Блимберъ
— Милостивые государи! Почтенный другъ нашъ Цинцинатъ, по достославномъ окончаніи военныхъ и гражданскихъ подвиговъ на служб отечеству, удалился изъ сената на свою скромную мызу съ тмъ, чтобы въ спокойствіи и мир наслаждаться сельскими занятіями. Это вы знаете, милостивые государи! Равномрно вамъ небезызвстно, что Цинцинатъ, изъ среды гражданъ, не представилъ сенату ни одного римлянина, котораго онъ счелъ бы нужнымъ удостоить титуломъ своего преемника. Но вотъ, милостивые государи, вотъ благородный римлянинъ, — говорилъ д-ръ Блимберъ, возложивъ руку на плечо Фидера, магистра всхъ искусствъ, — adolеs cens imprimis gravis et doctus, мужъ, нарочито важный и ученый. Милостивые государи, будущія ваши занятія, какъ я сказалъ, начнутся въ слдующемъ мсяц двадцать пятаго числа, подъ наблюденіемъ м-ра Фидера, магистра всхъ искусствъ.
Эта рчь вообще принята была съ глубоко обдуманнымъ классическимъ восторгомъ, и д-ръ Блимберъ, объяснившій напередъ свои распоряженія родителямъ благородныхъ питомцевъ, наслаждался эстетически и раціоналистически въ эту счастливую минуту своей жизни. М-ръ Тозеръ преподнесъ доктору отъ лица всхъ массивную серебряную чернильницу, и это преподношеніе м-ръ Тозеръ сопровождалъ удивительно витіеватою рчью, въ которой находилось пятнадцать цитатъ латинскихъ и семь греческихъ, съ весьма незначительною порціею англійскаго текста. Такая необычайная ученость президента возбудила во всхъ другихъ джентльменахъ очень непріятное чувство зависти и досады, и они основательно длали по этому поводу замчанія врод слдующихъ: — "О! а! видишь, какой выскочка этотъ старый Тозеръ! Изволилъ отличаться на наши денежки! Разв мы для него собирали подписку-то? Кто его просилъ сочинять эту рчь? Такъ нтъ, пойду, дескать, на отличку. Какъ будто чернильница-то его! Покупай, пожалуй, на свои деньги, и говори хоть двадцать рчей!" — Множество и другихъ подобныхъ упрековъ сыпалось на краснорчиваго витію, и должно согласиться, на сколько вс эти упреки были справедливы, на столько же и остроумны.
Ни словами, ни намеками молодые джентльмены не были извщены о чемъ-нибудь врод того, что въ скоромъ времени иметъ совершиться бракосочетаніе Фидера, магистра всхъ искусствъ, съ прекрасною Корнеліею Блимберъ, единственною дщерію доктора всхъ наукъ. Д-ръ Блимберъ не преминулъ бы придти въ необычайное изумленіе, еслибы какой-нибудь дерзновенный заикнулся передъ нимъ объ этой матеріи. За всмъ тмъ молодые джентльмены постигали въ совершенств настоящую субстанцію этого вульгарно-хозяйственнаго пункта, и потому, передъ отъздомъ къ своимъ роднымъ, они свидтельствовали м-ру Фидеру глубочайшее почтеніе и преданность.
Итакъ, романтическія грезы м-ра Фидера, во славу Юпитера и Аполлона, готовы были осуществиться на самомъ дл. Достопочтеннный содержатель классическаго заведенія ршился сдать свои дла и вмст съ длами прекрасную миссъ Корнелію Блимберъ, перестроивъ заново домъ и выкрасивъ его новой классической краской. Перестройка началась въ самый день отъзда молодыхъ джентльменовъ, a вотъ наступило, наконецъ, внчальное утро, — и ce лпообразная Корнелія, въ новыхъ синихъ очкахъ, готовится идти, яко горлица изъ отчаго дома, и шествовать съ подобающимъ тріумфомъ къ алтарю гименея.
Д-ръ Блимберъ съ своими учеными ногами, и м-съ Блимберъ въ сиреневой шляпк, и м-ръ Фидеръ, магистръ искусствъ, съ своими длинными щиколками и щетинистыми волосами, и братъ м-ра Фидера, Альфредъ Фидеръ, баккалавръ теологіи и философіи, готовившійся совершить бракосочетаніе, собрались въ гостиную и пребывали въ благоговйномъ самосозерцаніи. Черезъ нсколько минутъ величественно вошли Корнелія, очаровательная, какъ всегда, увнчанная померанцовыми цвтами и окруженная своими подругами. Торжественная тишина и классическое спокойствіе. Но вдругъ дверь отворилась, и подслповатый малый громкимъ гласомъ возопилъ:
— М-ръ и м-съ Тутсъ!
Немедленно за этой прокламаціей вошелъ м-ръ Тутсъ, значительно пополнвшій и потолствшій, и подъ руку съ нимъ черноокая леди, очень недурная и весьма прилично одтая.
— М-съ Блимберъ, — сказалъ м-ръ Тутсъ, — позвольте вамъ представить мою жену.
М-съ Блимберъ была очень рада принять супругу м-ра Тутса. М-съ Блимберъ не отличалась большою снисходительностью, но была очень добра.
— И, такъ какъ вы меня знаете издавна, — говорилъ м-ръ Тутсъ, — то ужъ заодно, позвольте васъ уврить, что моя супруга презамчательнйшая изъ всхъ возможныхъ жеищинъ.