Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:
Да не дерзнетъ никто рукой къ нимъ прикоснуться,
Когда не хочетъ онъ съ Роландомъ здсь столкнуться.
— Золотыя слова, отвтилъ Санчо, и еслибъ не понадобился намъ въ дорог Россинантъ, такъ посовтывалъ бы я вашей милости повсить и его за одно съ вашими доспхами.
— И потому то я не повшу ни Россинанта, ни моего оружія; да не будетъ сказано обо мн, что я дурно вознаградилъ хорошую услугу.
— Ваша правда, замтилъ Санчо; умные люди говорятъ, что не слдуетъ обвинять вьюка въ вин осла. Въ вашемъ пораженіи виновны вы сами, поэтому вы и накажите сами себя, и пусть гнвъ вашъ не разразится ни надъ этимъ несчастнымъ, разбитымъ и окровавленнымъ оружіемъ, ни надъ добрымъ и мягкимъ Россинантомъ, ни надъ моими
Въ подобныхъ разговорахъ прошелъ этотъ день и четыре слдующихъ безъ того, чтобы что-нибудь задержало въ пути оруженосца и рыцаря. На пятый день, входя въ одно мстечко, они застали у дверей корчмы веселившуюся ради праздника толпу народа, и когда Донъ-Кихотъ подошелъ къ ней, одинъ крестьянинъ возвысивъ голосъ, сказалъ: «ладно, пусть ршитъ дло одинъ изъ этихъ господъ, не знающій о чемъ шелъ закладъ.»
— Согласенъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и ршу его совершенно справедливо, если только разберу.
— Дло въ томъ, отвтилъ крестьянинъ, что одинъ толстякъ въ нашей деревн, всящій два центнера и три четверти, вызвалъ на перебжку другаго, всящаго всего сто двадцать пять фунтовъ. Постановлено было, чтобы они пробжали сто шаговъ съ одинаковыми тяжестями, но когда у вызвавшаго опросили, какъ соразмрить тяжести, онъ отвтилъ, что вызванный, всящій центнеръ съ четвертью, долженъ привсить къ своей ше центнеръ съ половиною желза и тогда сто двадцать пять фунтовъ тощаго уравновсятся съ двумя стами семидесятью пятью фунтами толстаго.
— Позвольте, позвольте, воскликнулъ Санчо, прежде чмъ усплъ отвтить Донъ-Кихотъ; ршить это дло слдуетъ мн, какъ бывшему губернатору и судь: я долженъ разршать подобныя недоумнія и развязывать подобные узды.
— И отлично, разрши ты это дло, другъ Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; я не могу подавать совтовъ, пока умъ мой встревоженъ и мысли смущены.
Получивъ это позволеніе, Санчо обратился къ крестьянамъ, окружавшимъ его густою толпою и молча ожидавшихъ, разиня ротъ, его отвта.
— Братцы! сказалъ Санчо; не по справедливости и не по разсудку поступаетъ толстый: если вызываемый иметъ право выбирать оружіе. такъ не можетъ онъ выбирать такого, съ которымъ противнику его никакъ не выдержать боя. По моему мннію не тощему привязывать себ желзо, а толстому слдуетъ подрзать, сократить, убавить и уменьшить себя, снять съ себя сто пятдесять фунтовъ тла, оттуда и отсюда, словомъ откуда онъ найдетъ удобне и, оставивши въ себ только сто двадцать пять фунтовъ всу, пусть побжитъ онъ тогда съ тощимъ; тяжесть обоихъ будетъ одинакова.
— Клянусь Богомъ, правда, воскликнулъ одинъ изъ крестьянъ, слушавшихъ Санчо; господинъ этотъ разсудилъ, какъ каноникъ. Но только толстякъ врно не захочетъ снимать съ себя и одного золотника, а тмъ больше ста пятидесяти фунтовъ мяса.
— Всего лучше, сказалъ другой, вовсе не бгать имъ, чтобы тощему не издохнуть подъ толстымъ и толстому не изрзывать себя предъ тощимъ; пусть половина заклада пойдетъ на вино, пригласимъ съ собою этихъ господъ и длу конецъ.
— Благодарю васъ, добрые люди, сказалъ Донъ-Кихотъ, но я не могу остановиться ни на минуту; — мрачныя мысли и грустныя событія заставляютъ меня показаться, быть можетъ, невжливымъ, но я долженъ оставить васъ. Съ послднимъ словомъ рыцарь пришпорилъ Россинанта и похалъ дальше, столько же удививъ крестьянъ своимъ страннымъ видомъ, сколько Санчо удивилъ ихъ своимъ мудрымъ ршеніемъ. По отъзд ихъ одинъ изъ крестьянъ воскликнулъ: «если таковъ слуга — каковъ же долженъ быть господинъ! Отправиться бы имъ въ Саламанку, и готовъ объ закладъ биться, они сразу сдлаются тамъ придворными алькадами. Все на свт трынъ трава, — только учись, да учись, имй немного счастія и когда наименьше думаешь, глядь, у тебя жезлъ въ рукахъ или митра на голов«.
Ночь эту господинъ и слуга провели среди чистаго поля, подъ яснымъ небомъ, и на другой день, продолжая путь, увидли шедшаго имъ на встрчу гонца съ котомкой за спиною, съ письмомъ и обдланной въ желзо палкой въ рукахъ. Увидвъ Донъ-Кихота, онъ ускорилъ
— Я васъ вовсе не знаю, отвтилъ ему удивленный Донъ-Кихотъ; скажите, это вы такой.
— Я Тозилосъ, лакей господина моего герцога, тотъ самый, который не пожелалъ сражаться съ вашей милостью изъ-за дочери доны Родригезъ.
— Боже Праведный! воскликнулъ Донъ-Кихотъ; возможное ли дло, вы тотъ самый человкъ, котораго враги мои волшебники преобразили въ лакея, чтобы отнять у меня славу побды?
— Полно, полно, ваша милость! отвтилъ Тозилосъ; какіе тамъ волшебники и перемны лицъ. Я въхалъ на арену такимъ же лакеемъ Тозилосомъ, какимъ съхалъ съ нее, пожелавши жениться безъ всякаго боя, потому что молодая двушка пришлась мн по вкусу. Къ несчастію, дло вышло на выворотъ. Чуть только ваша милость покинули замокъ, какъ господинъ герцогъ веллъ отсчитать мн сто палокъ за то, что я не исполнилъ приказаній, данныхъ имъ мн передъ битвой, и женидьба моя кончилась тмъ, что невста поступила уже въ монастырь, дона-Родригезъ ухала въ Кастилію, а я отправляюсь въ Барселону съ письмомъ отъ господина герцога къ вице-королю. Если вашей милости угодно хлебнуть чего нибудь крпительнаго, у меня есть бутыль стараго вина, съ нсколькими кусками троншанскаго сыру, которыя съумютъ возбудить жажду, если вамъ не хочется пить.
— Я — я принимаю ваше предложеніе, воскликнулъ Санчо, наливайте, господинъ Тозилосъ, безъ церемоній, полный стаканъ, на зло всмъ волшебникамъ великихъ Индій.
— Санчо, ты величайшій обжора и невжда на свт, сказалъ Донъ-Кихотъ, если до сихъ поръ не можешь вбить себ въ голову, что это очарованный, поддльный Тозилосъ. Оставайся же съ нимъ и набивай себ желудокъ, а я потихоньку поду впередъ и буду поджидать тебя.
Услышавъ это, Тозилосъ разразился смхомъ, потомъ досталъ мхъ съ виномъ, развязалъ свою котомку, вынулъ оттуда хлбъ и сыръ, услся съ Санчо на зеленой трав, и тамъ, въ мир и дружб, они съ такимъ апетитомъ уничтожили лежавшую передъ ними закуску, что облизали даже конвертъ съ письмомъ, потому только, что отъ него пахло сыромъ.
— Санчо, сказалъ Тозилосъ, господинъ твой долженъ быть совсмъ полуумный.
— Ничего онъ никому не долженъ, отвтилъ Санчо; за все платитъ онъ чистоганомъ, особенно если ему приходится расплачиваться безумствомъ, я не разъ говорилъ это ему самому; но, что станешь длать съ нимъ — особенно теперь, когда его просто хоть связать, посл того, какъ его побдилъ рыцарь серебряной луны.
Тозилосъ просилъ Санчо разсказать ему эту исторію, но Санчо отвтилъ, что ему нужно спшить, потому что его ожидаетъ Донъ-Кихотъ, и общалъ Тозилосу разсказать обо всемъ, если имъ придется встртиться въ другой разъ. Съ послднимъ словомъ онъ всталъ, встряхнулъ свой камзолъ, снялъ крошки, приставшія къ бород его, двинулъ впередъ осла, и, простившись съ Тозилосомъ, нагналъ своего господина, ожидавшаго его подъ тнью какого то дерева.
Глава LXVII
Если до пораженія своего Донъ-Кихотъ былъ неустанно обуреваемъ кучею мыслей, тмъ сильне онъ былъ обуреваемъ ими теперь. Онъ стоялъ, какъ мы сказали, въ древесной тни, и тамъ, какъ мухи медъ, осаждали его всевозможныя мысли; онъ думалъ то о разочарованіи Дульцинеи, то о жизни, которую станетъ вести онъ въ своемъ уединеніи. Пришедшій между тмъ Санчо разсказалъ ему о гостепріимств лакея Тозилоса.
— Санчо, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, неужели же ты до сихъ поръ думаешь, что это настоящій лакей. Ужели ты забылъ Дульцинею, превращенную въ грубую крестьянку и рыцаря зеркалъ въ бакалавра Карраско? Вдь это все — дло преслдующихъ меня волшебниковъ. Но, спросилъ ли ты этого Тозилоса, что сталось съ Альтизидорой, оплакивала ли она мое отсутствіе, или же схоронила уже въ ндра забвенія влюбленныя мысли, волновавшія ее, когда я былъ въ замк?