Дорога в бесконечность
Шрифт:
– Конечно. Служительнице здесь не место. Но ты сохранишь тайну? Как и обещала?
– Как обещала...
Она возвращалась в караван, не зная, что ее там ждет, думая о худшем, готовясь к наказанию и моля богов не о пощаде - лишь о сочувствии, понимании...
Площадь была полна людей. Караванщики и горожане, собравшись возле костров, рассказывали друг другу истории, откуда-то доносилось пение, задумчивая, щебечущая, словно трели птиц, музыка...
"Все, как обычно, - мелькнула у нее в голове мысль.
– Последняя ночь в городе... Словно ничего не произошло...
– в какой-то миг ей показалось это неправильным: - Плохо. Не правильно. Вместо плача
– Лика, простишь ли ты меня?" - перед ее глазами вновь и вновь возникал образ подруги - почему-то не такой, какой она была еще совсем недавно, а маленькой светленькой девочки, любившей кружиться под медленно падавшим на землю снегом, раскинув руки и запрокинув голову так, что белый пух снежной птицы падал ей на щеки, запорашивал глаза, щекотал нос...
"А, может быть, это не правда? И на самом деле она жива? Может, Гор нашел способ ее спасти? Или дух передумал? Или ничего того и не было вовсе?
– она была готова схватиться за любую, самую шаткую надежду. Потому что...
– Это не может быть правдой! Это... это только сон, ужасный сон!" - и слезы опять текли по щекам. А когда удавалось как-то унять эту боль, привыкнув к ней, сжившись, на смену ей приходила другая:
"Неправильно... И неправда. Потому что караван завтра никуда не уйдет. Если кто и отправится в путь - то только я одна. Чтобы довести до приграничья волков. Но потом и я вернусь. И никогда больше под моими ногами не будет хрустеть чистый, свежий снег сердца пустыни. И ветра не будут петь мне на ночь свои песни. И метель не будет кружить мой дух, унося его в неведомые дали, навстречу к госпоже Айе..."
У нее было такое чувство, что завтра жизнь закончится. Нет, она не умрет, что-то там будет происходить... Но как во сне - не важно что... И поэтому наказание не казалось ей страшным, а то, какую судьбу, какой путь изберут для нее боги - важным.
"Если Они хотят, чтобы я служила Им - я стану Служительницей...
– ее душа не трепетала от одной мысли об этом, как всего лишь несколько дней назад. Не было ни радости исполнения мечты, ни страха перед тем, что кошмар вырвется из страшных снов. Наказание - вот что это было такое. Ведь служение - то же рабство...
– Если Они не передумали после того, что я натворила..."
Она и сама не заметила, как добралась до своей повозки. Лишь упершись носом в полог, очнулась.
– Вот мы и пришли, - вздохом сорвалось с ее губ.
– Ты собираешься держать волков здесь?
– спросил ее один из помощников устроителя игр, глядевший на караванщицу как на безумную. Впрочем, может так оно и было. Отмеченные богами всегда немного не в себе. И вообще, какое ему дело?
Девушка подняла голову на его голос, однако вопроса не расслышала: - Спасибо...
– промолвила она.
– Я... Я должна заплатить?
– Все оплачено, - ему не нужно было чужого. Не то чтобы он был таким бескорыстным, просто считал, что пользоваться глупостью и неведеньем другого можно не всегда. Порой бывает себе дороже.
– Давай, что ли, привяжем волков к колесу...
– Не надо, - поспешно замотала головой Мати.
– Я устрою их внутри, на подстилке. Нужно остановить кровь, обработать раны...
– и вообще, она не хотела, чтобы все знали о волках. Мало ли что. Ведь караванщики даже собак недолюбливали, а тут - волки... Мужчины с сомнением глянули на нее, однако возражать не стали.
– Как знаешь, - горожане протянули ей длинные палки-шесты с петлями-удавками на конце, на которых они вели волков,
Но, к немалому удивлению горожан, страшные хищники вели себя смирнее домашних собак, ластясь к ногам караванщицы, словно та была их любимой хозяйкой.
И это зрелище было таким необычным, что горожане подумали даже о том, что тоже сходят с ума, словно это помешательство такое же заразное, как и снежное безумие.
– Ну... Мы пойдем, - заторопились они.
– Только ты бы того... Поостереглась. Волки ведь...
– Да, спасибо!
– она уже повернулась к зверям, смотревшим на нее своими умными рыжими глазами в ожидании того, что будет дальше.
– Забирайтесь. И ничего не бойтесь. Я не дам вас в обиду, - она говорила с ними, уверенная, что волки ее не только слушали, но и понимали.
Серая пара запрыгнула в повозку, подождала, пока караванщица последует за ними, а затем, беззвучно ступая, забрались в дальний угол, где легли на старое одеяло и замерли, дожидаясь того, что будет дальше.
– Отдыхайте, - тепло улыбнулась им девушка, а затем вдруг отвернулась, чувствуя, что ей на глаза набежали слезы, сердце сжалось от боли.
– Сейчас, - она заторопилась прочь, - я принесу воды, промою ваши раны...
"Не надо, - просвистела волчица. И - о чудо! Мати поняла ее! Так, словно боги наделили ее знанием языка зверей.
– Мы сами", - они начали зализывать раны.
– Л-ладно, - пожала плечами Мати.
– Тогда... Переждите здесь ночь, а утром отправимся в путь. Я... Я буду рядом, - она осторожно выбралась наружу, старательно задернула полог и села на самый краешек повозки. Опершись спиной о толстую оленью кожу, она откинула голову назад, устремив взгляд в небеса. Для нее перестали существовать и город, и караван, и гомон голосов, шум торговой площади...
Над миром царила ночь - теплая и ласковая. Воздух наполняли запахи множества цветов и веселое посвистывание птиц. Казалось, он являл собой одно из тех немногих мгновений жизни, которым нельзя не радоваться. И, все же, Мати совсем не чувствовала себя счастливой, скорее наоборот - ее грудь наполняли грусть и боль, чей горький солоноватый вкус стоял на губах.
Здесь, в городе, оно было мало похоже на беззащитное, открытое всем ветрам, и, в то же время, бесконечное и великое небо пустыни. И глаза звезд казались тусклее и их пение тише. Золотой диск луны мерцал, словно впитывая в себя силу и свет окружавшего город купола, купола, который вставал непреодолимой преградой между небом и землей.
Мати поморщилась. Ей было больно видеть, ощущать это, словно кто-то высокой стеной взял и отделил ее сердце от всего самого близкого и дорогого. И, все же, она никак не могла оторвать взгляд от круга луны с ее окруженной сизой дымкой башней замка Метелицы.
"Мама, - беззвучно прошептали ее губы. Она часто чувствовала себя страшно одинокой, словно во всем мире не было более никого. Но никогда прежде за этим чувством не скрывалось столько боли, сколько она ощутила в этот раз. И слезы сами наворачивались на глаза, зубы впивались в губу, словно только так можно было сдержать рыдания.-Мамочка, я стала так редко говорить с тобой! Ты не думай, это не потому, что теперь я тебя меньше люблю, все совсем не так! Просто... Просто я выросла. Мне все труднее верить в сказки, вдыхая жизнь в мир, придуманный мною когда-то. Но я помню о тебе, и всегда буду помнить... Мне так о многом хочется тебе рассказать...!"