Дорога в снегопад
Шрифт:
– Головотяпство наше в веках прославлено, – вздохнул Евгений Петрович с таким чувством, на которое, наверное, имел право только Николай Михайлович Карамзин ну и, быть может, еще летописец Нестор.
– Как полагает Интернет, – сказал Алексей, – проект «Россия» готовится к своему закрытию.
– Какой проект, Алеша? – возмутился Евгений Петрович. – Страна вошла наконец в мировое сообщество. Нас перестали бояться. Происходит взаимопроникновение культур. Хватит уже в берлоге своей сидеть. Засиделись. Пора уже зарубить себе на носу – мы такие же
– Как те же румыны, те же боснийцы, – продолжил Алексей. Он вспомнил, что недавно говорил ему Костя Ренников, и заметил: – Ну, может, и вошла, да как-то боком. Сейчас в бизнесе, да в любом практически производстве планирование дальше двух, ну трех лет просто не делается. А если так, то кто ж нам инвестиции понесет? Никто, дядя Женя, – усмехнулся Алексей. – Наоборот, деньги отсюда бегут сломя голову. Вам ли не знать.
– Я, если честно, единственный выход усматриваю, – сокрушенно молвил Евгений Петрович, – опять звать варягов.
– А сами-то что?
– Не можем сами, не способны, – сморщился Евгений Петрович. – Ты не представляешь себе, какая коррупция. Насколько все прогнило при чекистах. Все руководители, начиная со среднего звена, должны быть иностранцы. Только так. Или Ходорковского срочно выпускать и делать президентом.
Алексей издал короткий смешок.
– Тогда и вам, дядя Женя, в сепаратор лезть, – сказал он.
Это соображение привело Евгения Петровича в некоторое замешательство. С растерянной улыбкой он обратился к супруге, и та погладила его по руке. Евгений Петрович оправился и взялся уже серьезно:
– Русские не способны к методичному, последовательному труду. Им он скучен. Лучше водку пить. И православие, – он покосился на Наталью Владимировну, – это такая религия, которая в этом смысле развращает.
– Женя, – укоризненно покачала головой Наталья Владимировна.
– Странно, что ты возражаешь, – продолжил дядя Женя. – Ты же сам смог реализовать себя за границей.
– Да нет, – усмехнулся Алексей, – я уехал как раз потому, что ваши кумиры устроили здесь свой экономический эксперимент.
– Удивляюсь я тебе, Алексей. Шесть лет ты прожил в Европе. Неужели не усвоил тамошний дух?
– Ну, я и до этого в подъездах не мочился. А что касается духа – это вы Вебера, наверное, прочитали, – предположил Алексей.
– Да, – не слишком уверенно согласился Евгений Петрович.
– Вебер действительно исследует связь между протестантской этикой и духом капитализма, но там же говорит, что не убежден, что здесь курица, а что яйцо… Да и еще большой вопрос, что то, что построили протестанты, это идеал.
– Все действительное разумно, – парировал Евгений Петрович в лучших традициях своей молодости.
– Угу, – буркнул Алексей. – Черта с два… А потом, – вернулся он к началу разговора, – ваш же Ельцин и привел к власти этих чекистов.
– Это была ошибка Бориса Николаевича, – тягостно вздохнул Евгений Петрович.
– Это Борис Николаевич был ошибкой.
– Эх, Алеша,
– Да сама она пришла, свобода эта. А его выбрали ее охранять. Кстати, что тут все у вас на Ходорковском помешались? Я, как вернулся, только о нем и слышу.
– Потому что это ум, честь и совесть нашей эпохи, и только он сейчас может спасти страну, – взволнованно произнес Евгений Петрович.
– М-м, – отозвался Алексей. Он хотел было напомнить Евгению Петровичу про деньги Чернобыльского фонда, но удержался. Во время дефолта 98-го Евгений Петрович лишился чрезвычайно крупных сбережений и пережил инфаркт, поэтому, помня об этом, Алексей не решался сильно волновать его чересчур резкими возражениями.
– Котик, меня беспокоит твоя личная жизнь, – капризно произнесла Наталья Владимировна и надула губки, как будто усматривала в таком положении вещей некое умаление и себя самой.
– Сильно беспокоит? – спокойно уточнил Алексей. Он смотрел на свою родную тетку и не видел в ней личности, а только самку, которой все равно с кем быть, с кем жить: с эсэсовцем, с палачом НКВД, с вороватым крепким хозяйственником. Он подумал, что мир был бы лучше и разумней, если бы женщины отказывали во взаимности представителям указанных категорий, но, увы, именно за этот сегмент мужского рынка и вели несознательные женщины самую отчаянную борьбу. Алексей допускал, что бывают грехи, так сказать, чистые, незамутненные женскими слезами, грехи без задних мыслей, причиной которых являются они сами, как-то: корыстолюбие, или какое-нибудь обжорство, но в итоге большинство своих пороков мужчины охотно складывают к ногам обольстительных самок, и, может быть, в этом и есть главная цель и смысл этих пороков.
– А вот девочка у тебя была. – Наталья Владимировна сморщила свой лаковый лобик. – Ну, переводчица, по-моему? Вы еще у нас как-то были.
На этот раз Алексей посмотрел на тетку с уважением.
– Были, но давно, – вздохнул он. – У вас, тетя, и память! – Все-таки это была родная сестра его матери, и он не счел нужным хранить невозмутимость. – У нее все хорошо.
– Евгений, – деловито обратилась она к супругу, – ты рассказывал мне про дочку твоего этого Сапрыкина. Она же в Англии учится, не так ли? Хотя… – она оглядела Алексея, словно видела его в первый раз, и от Алексея не ускользнуло сомнение, мелькнувшее у нее в глазах.
– Хотя ты, племянничек, не от мира сего, – весело закончил за нее он, – а посему исполненная достоинств дочка Сапрыкина достанется другому.
– Ну-у, Алексей, – протянула Наталья Владимировна обиженно, – я так не сказала.
– Н-да, не всем дается счастье, – молвил вдруг Евгений Петрович и нежно приобнял Наталью Владимировну, что почему-то оказалось для нее полнейшей неожиданностью. Положив руки на плечи жене, он воззрился на Алексея победно, точно выразил претензию на реванш в сферах более очевидных, чем Ходорковский и гадательные судьбы родины.