Дороги свободы. I.Возраст зрелости

Сартр Жан-Поль Шарль Эмар

– Вам лучше?

– Я больше не пьяна, – мрачно сообщила Ивиш. – Но у меня башка трещит.

Матье осторожно повел ее по лестнице.

– Каждый шаг отдается в голове, – враждебно сказала она. На второй площадке она ненадолго остановилась, чтобы перевести дыхание. – Теперь я все вспомнила.

– Что именно?

– Все. Я разъезжала с этими подонками и выставляла себя напоказ. И я... я провалилась на экзамене.

– Пойдемте, – сказал Матье. – Остался только один этаж.

Они молча поднялись. Вдруг Ивиш спросила:

– Как вы меня нашли?

Матье наклонился,

чтобы вставить ключ в скважину.

– Я вас долго искал, – объяснил он. – А потом встретил Ренату.

Ивиш бормотала за его спиной:

– Я все время надеялась, что вы придете.

– Прошу, – посторонясь, пригласил Матье. Она слегка задела его, проходя, и у него появилось желание обнять ее.

Ивиш сделала несколько неуверенных шагов, вошла в комнату и с мрачным видом огляделась.

– Это ваша квартира?

– Да, – сказал Матье. Он впервые принимал ее у себя. Матье посмотрел на свои зеленые кожаные кресла и на рабочий стол: он их видел глазами Ивиш, и ему стало за них стыдно. – Вот диван, – показал он, – прилягте.

Ивиш, не говоря ни слова, бросилась на диван.

– Хотите чаю?

– Мне холодно, – пожаловалась Ивиш. Матье принес плед и накрыл ей ноги. Ивиш закрыла глаза и положила голову на подушку. Она страдала, на лбу, у переносицы, прорезались три вертикальные морщины.

– Хотите чаю?

Она не ответила. Матье взял электрический чайник и пошел наполнить его из крана. В буфете он нашел высохшую половинку лимона, почти остекленевшую, но, если хорошо нажать, может, удастся извлечь из него слезинку-другую. Он положил его на поднос с двумя чашками и вернулся в комнату.

– Я поставил чайник, – сказал он.

Ивиш не ответила: она спала. Матье пододвинул к дивану стул и бесшумно сел. Три морщинки Ивиш исчезли, лоб был гладким и чистым, она улыбалась с закрытыми глазами. «Как она молода!» – подумал Матье. Всю свою надежду он вложил в этого ребенка. Она была такой слабой, такой легкой на этом диване: она никому не могла помочь; наоборот, нужно было ей как-то помочь жить. А Матье помочь не мог. Ивиш уедет в Лаон, там она одичает за зиму или две, а потом появится какой-нибудь субъект – молодой, конечно, – и уведет ее. «А я женюсь на Марсель». Матье встал и бесшумно пошел посмотреть, не кипит ли чайник, затем вернулся и сел рядом с Ивиш; он нежно глядел на это маленькое больное и оскверненное тело, которое оставалось во сне таким благородным; он подумал, что любит Ивиш, и был удивлен, что любовь его не ощущалась так, как ощущается особое волнение или какой-то другой радостный порыв: нет, это скорее было предвестие несчастья, неподвижный знак проклятия на линии горизонта. В чайнике закипела вода, и Ивиш открыла глаза.

– Я вам готовлю чай, – пояснил Матье. – Хотите?

– Чай? – недоуменно спросила Ивиш. – Но вы же не умеете готовить чай.

Она ладонями надвинула волосы на щеки и встала, протирая глаза.

– Дайте пачку, – распорядилась она, – я вам приготовлю чай по-русски. Но для этого нужен самовар.

– У меня только чайник, – сказал Матье, протягивая ей пачку.

– Э-э, еще и чай цейлонский! Тем хуже.

Она засуетилась вокруг чайника.

–

А заварной?

– Минуту, – сказал Матье. И помчался в кухню.

– Благодарю.

По-прежнему мрачная Ивиш несколько оживилась. Она налила воду в заварной чайник и через несколько минут села.

– Пусть настоится, – решила она.

Наступило молчание, затем Ивиш снова заговорила:

– Мне не нравится ваша квартира.

– Я так и думал, – ответил Матье. – Но когда вы немного придете в себя, мы сможем выйти.

– А куда идти? – удивилась Ивиш. – Нет, мне приятно быть здесь. Все эти кафе мелькают перед глазами, там везде люди, это какой-то кошмар. Здесь некрасиво, но спокойно. Не могли бы вы задернуть шторы? Мы зажжем эту маленькую лампу.

Матье закрыл жалюзи и развязал шнуры. Тяжелые зеленые шторы медленно сомкнулись. Он зажег лампу на письменном столе.

– Ночь...– зачарованно проговорила Ивиш.

Она откинулась на подушки дивана.

– Как уютно, такое впечатление, что день кончился: я хотела бы, чтоб было темно, когда я выйду отсюда, я боюсь снова увидеть снаружи день.

– Вы останетесь, сколько захотите, – сказал Матье. – Ко мне никто не должен прийти. Даже если кто-то и придет, мы не откроем. Я совершенно свободен.

Это было неправдой: в одиннадцать часов его ждала Марсель. Он злобно подумал: «Ничего, подождет».

– Когда вы уезжаете? – спросил он.

– Завтра. Двенадцатичасовым поездом.

Некоторое время Матье молчал. Затем сказал, следя за своим голосом:

– Я провожу вас на вокзал.

– Нет! – отрезала Ивиш. – Ненавижу эти дряблые прощания, они тянутся, как резина. К тому же я буду подыхать от усталости.

– Как хотите, – сказал Матье. – Вы телеграфировали родителям?

– Нет. Я... Это хотел сделать Борис, но я ему помешала.

– Но тогда вам самой нужно известить их.

Ивиш опустила голову.

– Да.

Наступило молчание. Матье смотрел на поникшую голову Ивиш и ее хрупкие плечи: ему казалось, что она мало-помалу покидает его.

– Итак, – произнес он, – это наш последний вечер года.

– Ха! – иронически засмеялась она. – Года!..

– Ивиш, – сказал Матье, – вы не должны... Я ведь приеду к вам в Лаон.

– Ни в коем случае. Все, что имеет отношение к Лаону, так гнусно...

– Уверен, что вы еще вернетесь.

– Нет.

– В ноябре будет сессия, неужели ваши родители...

– Вы их не знаете.

– Верно, не знаю. Но не станут же они из-за проваленного экзамена коверкать вам всю жизнь, чтобы наказать вас.

– Они и не подумают меня наказывать, – сказала Ивиш. – Будет хуже: они всего-навсего потеряют ко мне интерес, просто выбросят меня из головы. Впрочем, этого я и заслуживаю! – сказала она запальчиво. – Я неспособна овладеть специальностью и лучше останусь на всю жизнь в Лаоне, чем снова начну поступать на ФХБ. [8]

8

Факультет физики-химии-биологии.