Дождь: рассказы
Шрифт:
Наверное, ради Хакобо стала она другой. Поколебавшись, я все же спросил:
— У тебя жених есть?
Она ответила вопросом:
— Это кто же тебе сказал?
— Говорят, ты невеста Хакобо.
Выражение ее лица вдруг изменилось, она подняла брови, сказала высокомерно, сурово:
— Ну и какое тебе до этого дело?
Я не нашел ответа. Повернулся и вышел не попрощавшись.
Ребятам я не стал рассказывать о своей встрече с Таной. Унизительно было бы описывать всю эту
— Она совсем другая стала. Ты можешь представить, Мордобой, в чулках ходит, на высоких каблуках и губы красит.
— Ты ее видел, что ли?
— Издали.
Я не решился сказать, что говорил с ней, ребята сочли бы меня предателем. Она первая нас бросила, и не пристало нам к ней подлизываться.
— А так лучше, — сказал Рыбешка. — Не будут говорить, что мы с девчонкой водимся.
— По-твоему, лучше, потому что ты их боишься, а мне так наплевать, — возразил я.
— Чему быть, того не миновать, — рассуждал Сандокан. — Женщина есть женщина, рано или поздно это проявится. Тана и без того слишком долго была с нами.
Когда появлялся Колдунчик, мы меняли тему разговора, но все равно то и дело намекали, подшучивали:
— Ты теперь станешь шурином Хакобо, наряжаться начнешь.
Колдунчик негодовал:
— Никаким я не буду шурином.
Я понимал, что нечестно изводить ни в чем не повинного товарища, и все-таки не мог удержаться, словно кто меня подталкивал:
— Не следовало тебе допускать такое.
— Что?
— А что твоя сестра стала невестой Хакобо.
От таких речей Колдунчик страдал, сердился:
— Не буду я вмешиваться. И что я могу сделать?
Тут я и все остальные принимались соображать, что бы такое Колдунчик мог сделать.
— Много чего можешь. Во-первых, пристыдить сестру. Потом поговорить с мамой. Сказать, что Хакобо у всех на глазах стоит под окном и разговаривает с Таной. Ничего в этом нет хорошего.
Колдунчик молчал.
— Скажи, что Хакобо бессовестный козел.
Эти слова вырвались у меня невольно, я задыхался. И только теперь понял, до чего ненавижу Хакобо.
— Да ты только погляди на него. Глаза как у быка на привязи, морда желтая словно бисквит, а волосы — будто на кукурузе волокна.
Ребята смеялись, довольные. Мордобой прибавил презрительно:
— Теперь только не хватает, чтобы он поставил тебя за прилавок, будешь у него в лавке торговать.
Колдунчик больше ничего не сказал и убежал, оскорбленный.
— Разозлился.
— Не надо было его доводить, он-то чем виноват, — сказал Рыбешка.
— Хакобо, вот кто виноват, — решил я.
И все согласились. Конечно, во всем виноват Хакобо, он, как разбойник из кинофильма, явился и похитил Тану. Она — наша. Вернее, была наша, а Хакобо ее украл и превратил в какое-то странное существо, с которым никак
— Он еще поплатится, — прибавил я.
Я сказал, что наша команда обязана объявить Хакобо войну. Не для того, чтобы выручить Тану, ее уже не спасти. На своих высоких каблуках, с подкрашенными губами, Тана уже никогда не сможет бегать и играть с нами, но мы должны покарать Хакобо за его преступление, он отнял у нас Тану, он сделал ее чужой.
Способов отомстить Хакобо нашлось множество самых разных. Каждый придумывал свой. Дразнить Хакобо, насмехаться, когда встретим на улице, писать всякие гадости на стенах его лавки. Мне приходило в голову многое другое, еще более скверное и жестокое.
Когда я проходил мимо лавки и видел Хакобо среди тканей, фарфоровых безделушек, ваз и коробок с духами, он казался мне султаном враждебного и могущественного государства.
Я старался пройти побыстрее, косился в его сторону: сильный, высокомерный, непобедимый, окруженный богатством и роскошью. Враг, ненавистный враг.
Вдвоем с Сандоканом мы отправились в большую пещеру на склоне холма. Давно мы там не были. Узкая, нам одним известная тропка заросла сорной травой. Над входом печально свисали с ветвей веревки, галера, сколоченная из старых досок и ящиков, казалось, сбилась с курса и села на мель. Сандокан взобрался на бак, я остался сидеть на камне у входа в пещеру.
— Давно мы здесь не были, — сказал Сандокан.
Правда. Давно не приходили мы сюда всей компанией, давно не играли в пиратов. Столько же времени, сколько не были в саду, где растет мушмула.
— Если так пойдет дальше, конец нашей команде, — прибавил Сандокан.
Он был прав. Редко стали мы собираться. Каждый тянет в сторону, и мы видимся только в школе, на переменах. И может быть, больше всех виноват в этом я.
Сандокан сказал:
— Все мы переменились. А ты думаешь только о Тане.
Она и виновата во всем.
Я возразил:
— Виноват Хакобо.
Но Сандокан твердил свое:
— Почему ты так беспокоишься о Тане?
С чего он взял, что именно я больше всех беспокоюсь? Все мы одинаково беспокоимся. И в первую очередь — Колдунчик, ее брат.
Но ведь и вправду без Таны все как-то завяло.
Однако Сандокан думал о другом:
— Надо снова собрать команду. А то наши враги подумают, что мы испугались. Будем опять все вместе ходить. Скоро карнавал, соберем всю команду, устроим потеху.
Сандокан с увлечением, уверенно стал говорить, какие штуки будем мы устраивать в дни карнавала. Нападем на кого-нибудь, дразнить начнем, переоденемся во что попало, займем самые выгодные места на углах улиц, нахватаем кучу подарков, во время карнавала можно безнаказанно отколотить кого-либо, облить помоями.