Дракон среди нас
Шрифт:
У Илидора не было времени на вежливость и текучие беседы. Даже с симпатичными ему людьми. Илидор положил руку на рукоять меча и спокойно посмотрел в непроницаемые глаза Олавы-Кота.
И тот, не меняя выражения лица и вежливости улыбки, шагнул в сторону.
Дракон пошёл вперёд, в сокрытую пыльными тканями неизвестность, по пути едва заметно кивнув Хмету.
Йеруш сидел на скамье перед лавкой ювелира, скрестив ноги в лодыжках и сложив ладони шалашиком, покачивался из стороны в сторону и страдальчески мычал. Мимо сновали люди, на ветках перегавкивались
Рунди Рубинчик давно ушёл обедать, заперев лавку и оставив камешек «успокаиваться». Он звал с собой Йеруша, но тот, хотя и проголодался, решил остаться на скамейке: вдруг за обедом Рунди снова примется петь? Ну, вдруг ему потребуется, очистить от плохих воспоминаний кашу?
— Так я спрашиваю её: ну как же ж человека от выпивки отвадить?
— А она что?
— А она говорит: есть один верный способ, тока сама я его не проверяла, а мне надёжная знахарка сказывала…
Казалось, реальность сошла с ума в этом межсезонье и испытывает на прочность терпение Йеруша Найло, словно показывая ему раз за разом: нет, скудоумный эльф, ты видел ещё далеко не все способы, которыми я могу поломать твои планы!
И Йеруш Найло сидел на скамье перед лавкой, в городе, который находился за тысячи переходов от мест, которые Йеруш знал всю свою жизнь, и делал лучшее, на что был способен: не шевелился, не разговаривал, ни во что не вмешивался, чтобы случайно не доломать действительность окончательно.
— Ловкач Лянь-Монт выберется из бочки с водой со связанными руками! — радостно гавкнул зазывала, и полог из плотной ткани отсёк Илидора от цирковых подмостков.
Звуки притухли, свет померк, действительность стала плотным и удивительно сухим туманом, простирающимся прямо перед драконом. У подмостков ничего похожего, разумеется, не было.
«Я знаю, что это ненастоящий туман, — говорил себе Илидор. — Конечно, же, я знаю». Магический? Иллюзорный? В него не хотелось ступать, а ещё меньше хотелось думать, что это может быть ловушка. Но даже если так, то что оставалось дракону — уйти обратно без чертежей? Найло на это, пожалуй, лопнет и заляпает кишками весь городок.
И дракон пошёл вперёд — шаг, другой, и вот уже ноги погружаются в ненастоящий туман, исчезают в нём, а в голову приходит неожиданная и полная уверенность, что если пойти дальше, то весь растворишься в туманной дымке и сделаешься одним из её сухих ненастоящих клочьев.
Дракон щурит золотые глаза — норовисто, своенравно, и шагает дальше.
Когда погружаешься в туман полностью, он даже немного редеет. Магия? Иллюзия? Ловушка?
Впереди туман вдруг сплетается в нечто мощнолапое и тёмное, ростом примерно до середины бедра Илидора. Дракон делает ещё шаг и другой, а потом наконец останавливается, различая в мощнолапом очертания пса. Тот оживает, когда останавливается дракон, молча и тихо делает свой шаг, а потом другой, чуть поводя вверх-вниз тяжёлой треугольной мордой.
На самом деле он светлый. Тёмен только в сравнении с седым туманом. Дымчато-пегая шерсть струится по воздуху, словно из тумана на пса дует ветер или словно
Пёс пахнет. Он не иллюзорный и не магический, но, возможно, ловушечный. Он идёт к дракону — не дружить, не знакомиться и, пожалуй, не грозить. Он идёт отсекать чужака от остального тумана, от сокрытого в нём, от шепчущего там, во влажной клубистой глубине.
Дымчатый страж туманного мира.
Илидор двинулся навстречу псу — такой же текучий шаг и за ним другой, такая же спокойная уверенность, без желания дружить или заискивать, без страха, без оглядки, без малейшего сомнения в праве быть здесь и определять своё место в этом пространстве.
Пёсий взгляд вплыл в глаза Илидора — так же спокойно-уверенно, как плыл в пространстве сам пёс. Миг, другой, глаз не отрывая, не пригибая головы, не опускаясь до банального собачьего рыка, но мельча шаг, растрачивая уверенность, переставая понимать, как нужно поступить с этим…
Не человеком.
Илидор думал, что ещё шаг-другой — и спокойная стражья сила слиняет с пса, сменится упреждающим рыком или, напротив, примирительным дружелюбием, какое проявляли все собаки, которых встречал дракон прежде. Вот-вот пёс либо наклонит голову и оскалит клыки, либо мотнёт хвостом и потрётся плечом о драконье бедро…
Дымчатый страж остановился в нескольких шагах. Стоял и смотрел.
Дракон шёл вперёд.
Текучий шаг и за ним другой, абсолютная уверенность в своём праве быть здесь и занимать столько пространства, сколько будет угодно его драконьей душе. Илидор шёл, старательно держа в памяти образ Оссналора, старейшины снящих ужас, Оссналора, который играл пространством, жрал пространство, хватал его за глотку, сворачивал в бараний рог или миловал, если ему было так угодно. Илидор держал в памяти образ Оссналора, всегда оцепенявший его до дрожи, и этот образ отгораживал золотого дракона от страха, от вопроса в глазах дымчатого пса.
И пёс пропустил дракона. Стоял и смотрел, как тот проходит мимо, туда, где шевелится, клубится и шепчет.
Илидор пошёл в туман и растворился в тумане. Он сначала шагал уверенно, потом всё медленнее — направления терялись, тени звуков стихали, истончались отблески света. И наконец дракон остановился, охваченный ощущением, что ушёл дальше, чем следовало, и совсем не по той дороге.
— Раз-два-три-четыре-пять, — произнёс у него за спиной детский голос.
На затылке встала дыбом чешуя, несуществующая в человеческой ипостаси.
— Я иду тебя искать.
Голос был пришибленный, будто сонный.
Илидор обернулся — никого, ничего, туман. Что-то колышется над землей — не то большие кочки, не то… сидящие на коленях дети?
— Поведу тебя с собой, — нараспев произнёс другой тонкий-сонный голос.
Снова за спиной. Илидор опять обернулся — ничего, помимо тумана и неясных силуэтов.
— Нарисованной тропой.
Крылья вцепились в его тело — в первый миг почудилось, что это чужое прикосновение, и дракон схватился за рукоять меча. А голоса стали громче, голоса стали ближе и звонче, они звучали теперь с трёх сторон разом: