Dreamboat 1

Петушков Сергей Анатольевич

Северианов неспешно прошёл мимо дома графа Одинцова, внимательно и скрупулезно запоминая детали ландшафта, и также неспешно покинул Гусилище.

Эх, знатные хоромы соорудил себе когда-то граф Одинцов! Не скупясь и с тратами не считаясь, действовал, ибо зависело все только от его достатка, вкуса, пристрастий и фантазии. Для умильности картины дом непременно должен стоять на пригорке, возвышенности. Реализуя барскую затею, было сие изрядное земляное возвышение насыпано искусственно, и на нем вырос по-барски широкий, высокий деревянный дом с просторным мезонином, окруженный со всех сторон обширной террасою. "В камне жить не здорово, считал граф, и жилье должно быть деревянным, а главное, прочным и теплым". Дом располагался так, чтобы с высокого балкона открывался вид на заречные луга, равнины, перелески, чтобы можно было и за порядком в Гусилище надзирать, и за работами в ближайших полях. На фронтоне - верхней части главного входа - помещен вензель, когда-то, видимо, преизрядно блиставший, ныне почти незаметный - замысловато переплетенные инициалы

поместного владельца: ВО, Василий Одинцов. Слева и справа от усадебного дома симметрично возведены флигели - одноэтажные постройки, соединенные с домом галереями и переходами. Во флигеле справа еще совсем недавно располагалась кухня, а в левом - помещения для предпочитавших тишину старших членов семейства, а также для многочисленных гостей, приезжавших обычно на несколько дней или даже недель. Двор пуст и занят только некогда красивыми цветниками, которые огибает усыпанная крупным речным песком дорожка. Экипажи гостей, въезжавшие в ворота, минуя цветник, подъезжали к парадному крыльцу.

Задняя, наиболее красивая часть дома с открытой верандой выходила окнами в парк, на устройство которого Одинцов в свое время потратил денег больше, чем на сам дом. Здесь был разбит прекрасный фруктовый сад, выкопан большой пруд, в который запустили голавлей и карпов, а также множество карасей. На берегу пруда стояла каменная беседка в греческом стиле с колоннами. Ее ступеньки спускались к воде изумрудного цвета, на поверхности которой лениво грелись рыбы. Воду в этот пруд подавал подземный ключ, и раньше ее можно было запросто пить, без риска подхватить инфекцию. Густые аллеи, расходящиеся во все стороны, дорожки и мраморные статуи придавали парку столько прелести, что гости графа подчас проводили там целый день. Теперь же все это бывшее великолепие приобрело вид пустыря, носившего среди "Гуслей" оригинальное название "Сучье поле".

Выходить следовало затемно. Северианов подобрался к бывшему дому графа Одинцова со стороны парка. Уже начинало светать, Северианов малой лопаткой в считанные минуты отрыл небольшой окоп-скрадок, на дно постелил свернутое одеяло, срезал длинные стебли травы и закрепил их в петлях маскхалата, так что теперь он полностью сливался с окружающей местностью. Лицо и руки "покрасил" жженой пробкой от винной бутылки, чтобы не демаскировали. Улегся, укрылся костюмом-сетью. Приготовил бинокль.

Медленно светало. Начали появляться люди. Потянулись нищие и нищенки, занимая трудовые места. Куда-то расходился прочий народ. Потом утренний ажиотаж закончился и Гусилище замерло, редко нарушаемое одиночными прохожими. Прогрохотал железными колесами одинокий лихач - пролетел по улице, словно простреливаемое пространство пересек: быстро, одним рывком, не оборачиваясь. Где-то невдалеке послышались пьяные песни, женский визг да крики "Караул!". Грохнуло подряд несколько револьверных выстрелов. Тоска, грязь, безысходность, отсутствие жизненных перспектив. Мелкие воры, нищие, беспаспортные крестьяне, базарные торговки хламьем, барахольщики - грязная и оборванная развеселая пьяная публика. Северианов наблюдал. Обмотанный зелёной мешковиной бинокль, защищенный от солнечных бликов блендами, сделанными из голенища сапога, прекрасно позволял разглядывать мельчайшие детали обстановки. Вот к воротам Одинцовской усадьбы подъехала пролётка с откровенно бандитскими седоками, они сгрузили какие-то тюки, прошли в дом. Затем по одному стали подтягиваться люди, обличья интеллектом не обезображенным, некоторые с оружием. Самое поразительное, что происходило все это совершенно открыто, бандиты никого не боялись и не таились. Более того, боялись их: улица мгновенно вымирала, когда кто-либо появлялся возле ворот. Северианов насчитал одиннадцать человек зашедших в дом. Потом некоторые аборигены уехали, снова вернулись. Трое здоровеннейших, опухших от пьянства детин присели у входа прямо на земле, расставив стаканы, осьмериковый штоф самогона(1,53 литра), миску соленых огурцов. О чем-то оживленно и красноречиво беседовали, вероятно, о женской красоте, ибо жестикулировали весьма недвусмысленно. Непонятно: то ли пикник, то ли охрана. Впрочем, пировали не долго, ибо бутылка опустела слишком стремительно, и слегка осоловевшая троица ретировалась внутрь. Барские хоромы, похоже, бандиты превратили в воровскую малину, хазу, притон, место сбора криминальных элементов общества. Северианов медленно водил биноклем, рассматривая два этажа, центральную лестницу.

О банде Петра Кузьмича Топчина рассказывали разное, по большей части совсем уж страшное. Топчин разъезжал поНовоелизаветинску натачанке игоре тому, кто подвернётся напути- несчастного или несчастную хлестали плёткой, затаскивали вэкипаж иувозили в неизвестном направлении. Запросто могли среди бела дня разуть и раздеть до исподнего, и жертва еще должна была быть благодарна, что вообще осталась в живых. Звать на помощь бесполезно - никто не прибежит, а если и найдется неразумный - вполне может разделить участь несчастного, дабы не лез, куда не следует. Также у банды имелось в достатке винтовок, наганов, даже, говорили, есть пулеметы, в общем, достаточно, чтобы вооружить, как минимум, взвод.

Стемнело. В доме засветились окна, послышалась разухабистая гармошка и нестройный хор. Все в сборе, что-то празднуют. Пора! Северианов медленно пополз к дому, подобрался под окна, замер, превратившись вслух. Тускло светила луна, Гусилище вымерло, боясь потревожить отдых воровской малины. Подъехала

еще одна пролетка, и Северианов теснее вжался в стену дома: из пролетки двое бандитов выволокли связанного офицера и молодую девушку. Неяркий свет из окон осветил лица пленников, и Северианов узнал Жоржа Белоносова из контрразведки, юная спутница прапорщика оказалась незнакомой. Жоржа волокли под руки, похоже, он был без сознания, девушка же, подталкиваемая в спину стволом винтовочного обреза, шла сама. Вместо лица - застывшая маска ужаса, безысходности. Они прошли в метре от Северианова, и этот ужас словно передался ему. Ситуация менялась стремительно, пленных требовалось освобождать незамедлительно, времени не было. Северианов изготовился к скоротечному бою. Живым нужен лишь главарь и то ненадолго. Штабс-капитан неслышной тенью скользнул к парадному входу, лёгким скользящим шагом проник внутрь. Там никого не было, даже намёк на часового, либо прочую охрану отсутствовал. А зачем, кто посмеет здесь появиться? А вот это вы зря, подумал Северианов, мягко поднимаясь по парадной лестнице, прижавшись к стене, держа оба нагана наизготовку и сторожко осматриваясь. За вестибюлем находился парадный зал - непременная часть помещичьего дома, ведь граф обязательно должен устраивать обеды, балы, приемы. Стены обиты материей из расписных тканей, украшены зеркалами - это зрительно увеличивало размеры помещений. Под ногами беззащитно лежат книги из некогда богатой графской библиотеки. Захваченное богатое великолепие непременно должно превратить в хлев, для утверждения собственной значимости, так что ли?

Никого, только хор голосов сверху. Северианов вплотную подошёл к двери, сцепил большие пальцы рук, превращая два нагана в систему из двух стволов. Ногой легко толкнул дверь. Вся банда сидела за бесконечно длинным столом, все вооруженные, обвешенные револьверами, бомбами, несколько винтовок прислонены к стульям. Прапорщик и девица - в стороне, у стены, бандиты рассматривают их, как диковинных насекомых. Что-то разухабистое наяривает гармошка. Во главе стола - красочный персонаж: длинная светлая челка, элегантные гусарские усы, цветастая рубаха с расстегнутым воротом, деревянная кобура маузера К-96 на ремне. Картина маслом, душераздирающее зрелище, апофеоз лиходейства, ода вседозволенности и беззаконию.

Сейчас все сборище, еще не ведая о том, перестало быть бандой, кодлой, шайкой, кагалом, воровской малиной, а приобрело статус того, что в наставлении по стрелковому делу называется групповой мишенью. Никто даже не успел повернуть головы, не то, что понять что-либо. Северианов открыл огонь с двух рук. Сцепленные большие пальцы не позволяли оружию сбиваться во время спуска курка при стрельбе самовзводом, концентрированная плотность огня двух револьверов по групповой цели была страшна и не уступала пулеметному, словно Северианов стрелял из "Льюиса". Для такого вида стрельбы приходилось тренироваться, подолгу выдерживая наганы на вытянутых руках. Северианов целился каждым глазом по своему оружию, быстро перемещаясь вдоль стола к главарю боком полускрестным шагом, не тратя больше одной пули на каждого противника. Брызнули в разные стороны осколки стёкла, с истошным визгом оборвалась гармошка, щелкнули вхолостую бойки наганов: патроны закончились. Северианов бросил пустые револьверы, из рукава скакнул в ладонь миниатюрный "дамский" браунинг М 1906, на вид игрушка, но в умелых руках - грозное оружие.

Выстрел.

Выстрел.

Выстрел.

Главарь ошалело раскрывал рот, силясь вдохнуть, словно язык распух и закупорил гортань, остальные признаков жизни не подавали. Кисло пахло сгоревшим порохом, сивушным духом, кислой капустой. И смертью. Северианов оказался рядом, мгновенно, приставил ствол браунинга ко лбу главаря.

– Я задаю вопрос - ты отвечаешь, тогда у тебя есть шанс дожить до завтра. Если понял - кивни.

Главарь судорожно хватал ртом воздух, силился что-то сказать, но из горла вырывалось лишь сипение, похожее на скрип несмазанного колеса. Северианов сильнее надавил стволом браунинга.

– Все равно убьешь, - наконец смог прохрипеть главарь.

– Мне не нужна твоя жизнь, - спокойно сказал Северианов.
– Говоришь правду - и можешь идти на все четыре стороны. Только чтобы в городе я тебя больше не видел.

Главарь судорожно сглотнул.

– Кто убил ювелира Свиридского?

– Не знаю!

Северианов прищурился, поскреб указательным пальцем спусковой крючок.

– Не знаю!
– заорал бандит.
– Не наши это. Ходили слухи, что его ЧК шлепнула.

– Ерунда, зачем ЧК комедию ломать - изображать налет, проще арестовать.

– За что купил - за то и продаю. Слушок прошёл: что дело это гнилое, нечисто там все.

– Что вам нужно от ювелира Ливкина, Семена Яковлевича? Твои люди у него были?

– Камушек. Брильянт. Большой. Точно не знаю, говорено было, что дюже знатный камушек, цены немалой.

– Что за брильянт?

– Его зимой взяли ребята "Красавца" на дороге возле города. Купчишка в наши края ехал, с ним девка, а у девки цацки запрятаны, среди них этот брильянт. "Красавец" его барыге скинул, тот кому-то перепродал, а потом вдруг выяснилось, что сильно продешевили оба, камень цены огромной. Кинулся "Красавец" к барыге, кому, мол, камень запродал, да не успел, грохнули его легавые со всей его камарильей, а барыгу и вовсе замели в уголовку, так что концов не найти. Так и сгинул камушек. А недавно - опять слушок: видели камень в городе. Где, у кого - никто точно не знает, только сказано было: у ювелира искать надо, на улице Лентуловской.