Dreamboat 1
Шрифт:
– Что ж Вы, дорогой мой, так голову-то запустили, безобразие, ужас, кошмар, просто возмутительно. Вы молодой, красивый мужчина, обязаны выглядеть так, чтобы при одном только взгляде на Вас молодые девушки впадали в сладостную негу и ради Вашего благожелательного отношения готовы были бросить все: дом, родителей, благосостояние. А с такой головой Вы у них, уж извините, только легкое пренебрежение вызовете. Мне, честное слово, стыдно и неудобно за Ваш вид. Стрижка, куафюра, она таланта требует, мастерства. Я, почитай, сызмальства этому ремеслу обучался. Ад настоящий! Спать ложился за полночь прямо на полу, под голову полено, рваная шубейка заместо одеяла. Только и это удовольствие недолго: не успел заснуть - а уже пора просыпаться, вставать и идти за водой. В пять утра. Зимой - в опорках с ушатом на санках, летом - с коромыслом, ведра тяжелые, спина прогибается, ноги еле-еле передвигаю. Вернешься, глаза слипаются, спать охота - мочи нет, но тут следующие обязанности: сапоги хозяйские
Цирюльник немного отодвинулся назад, прищурив глаз, полюбовался плодами своей работы, вновь защелкал ножницами.
– Так вот, часам к десяти хозяин собирал нас, мальчиков - подмастерьев в одной из комнат, и начиналась учёба. Хозяин болел часто, оттого злющий все время был, что твой аспид. Учил нас азам парикмахерского искусства. Сначала рассказывал о способах изготовления париков, шиньонов и кос, а затем давал задания для самостоятельной работы. В течение дня нужно было сделать тридцать полос в три пробора, вшивая в монтюр по одному волосу. Занятие утомительное, не только навыков требует, но больше ловкости пальцев и хорошего зрения, а еще огромной усидчивости - малейшая ошибка тут же приводит к безнадежной порче всего изделия. Ну а что за этим последует - догадаться несложно. Ну а если удавалось свободную минутку улучить - смотрел я во все глаза, как мастера бреют и стригут, завивают локоны и нафабривают бакенбарды, все до мельчайших деталей запоминал, впитывал. И пригодилось впоследствии, первым учеником стал, потом потихоньку сам в мастера начал выбиваться. Трудился, не покладая рук, потом от хозяина ушел, поступил на службу к молодому куаферу Саше Архипову, замечательному талантливейшему мастеру, золотые руки, не побоюсь этого слова! Все парижские новинки знал, всему обучил. К Архипову в очередь на месяц вперед записывались, сама Ольга Павловна, супруга градоначальника прически делать изволили. Саша истинным художником был, своим мастерством любую, прости Господи, кикимору в принцессу превратить мог.
– И что же дальше?
– В Париж отбыть изволили. Меня с собой звал, да я, дурень, не поехал. Я тогда как раз женился, сапоги новые справил со скрипом, гардероб обновил, таким гоголем ходил, что твой павлин. Молодой был да глупый. Так и проработал всю жизнь, из дня в день: стрижка, бритье, локоны завивал, прически различные исполнял. Жена не выдержала, в 1907 году сбежала с тенором театра "Парнас". Я не осуждаю ее, я понимаю. Прекрасное великолепие роскошества, арии и каватины, полонезы и мазурки куда приятнее сердцу того, что я мог дать ей. Потом к Трифону Тимофеевичу пристал. Раньше-то баня здесь знатная была, для господ, не для простого люда. Не хуже знаменитых московских! Все первейшие люди города посещали Трифона Тимофеевича. Ведь если вдуматься, то какой русский человек не любит сходить в баню, где можно расслабиться, отдохнуть, завести настоящий мужской разговор, выпить, наконец!? Это единственное место, куда мужчина может с чистой совестью отправиться и не получить потом взбучку от жены...
Цирюльник на мгновение прервался, отстранился, внимательно рассматривая идеальность получившейся прически, удовлетворенно прищурился, вновь защелкал ножницами.
– К сожалению, ничто не вечно в этом суетном мире: подожгли баньку завистники - и пришлось заново отстраиваться да сызнова начинать. Ну, я тогда Трифона Тимофеевича не бросил, вместе горе мыкали, перед самой войной дела опять на лад пошли. Трифон Тимофеевич обратил свой взор на небольшое озерко Круглое, располагавшееся в пределах территории, ограниченной улицами Ружинской, Новгородской, Казинкой - на границе Верхнеданьевского парка. В народе "Круглое" звали "Новоелизаветинским Байкалом". К реке Воре от этого озерка отходил водосток, вившийся по дну лога, который тянулся вдоль Казинки. Залез тогда Трифон Тимофеевич в долги, последнее заложил, в короткий срок выкопал неподалеку от озерка колодцы и построил здание торговых бань. В газете даже объявление пропечатали следующего содержания: "Новая Центральная Торговля. Баня Т.Т. Дорофеева. Ружинская улица, собственный дом. Устроена по новому образцу с паровым поддавателем пара. Открыта ежедневно. При бане имеется опытный массажист-мойщик". И сразу же после открытия в газетенках упреки посыпались, якобы публика ропщет по поводу того, что полы в бане плохо чистятся и покрываются слоем отвратительной слизи, а душ работает и вовсе пресквернейше. Только зазря они это все затеяли: бани большой популярностью пользовались, так что к 1912 году Трифон Тимофеевич смог заменить деревянный корпус на каменный. Даже помню, умора, специально для иностранцев Трифон Тимофеевич вывеску повесил на английском языке "Русская баня - Russian crematorium". Пошутил. Дескать,
– И чекисты захаживали?
– спросил Северианов.
– А как же-с! Кто был никем, тот станет всем. То есть, раньше мылся в простонародной мыленке за три копейки, самое шикарное, за гривенник, да постригался "под горшок", а теперь, как представитель победившего пролетариата, запросто можно в господской бане нежиться! Кто ж откажется? Пролетариат с большим удовольствием пользовался. Всю грязь да вшивость сюда приносил, одни убытки да разорение. А пикнуть не моги - враз в ЧК угодишь! Ну а уж сами товарищи чекисты отдыхали здесь во всю ивановскую! Подстригал я их.
– И как они Вам показались?
Цирюльник тяжело вздохнул, обмахивая шею Северианова специальной щеточкой.
– Побриться благоволите?
– Разумеется!
– улыбнулся Северианов.
– Воспользоваться услугами такого мастера почту за огромную честь.
Горячие салфетки коснулись щек Северианова, цирюльник правил бритву, быстро и в то же время со скрупулезной тщательностью взбивал пену.
– Как не называй их, - цирюльник неопределенно махнул рукой.
– Жандармы, полицейские или чекисты - суть одна: держать и не пущать, лишь окраска разная. И те и другие порядок с одной стороны блюдут, а с другой с этого порядка кормятся. В прежние времена городовому обязательно полтинник дай для расположения, хотя он на службе государевой и казна ему жалование платит. Но полтинник - это для пущего уважения-с. Господин начальник городской полиции Давид Михайлович Баженов всегда захаживали с превеликим удовольствием, хорошо, если двугривенный парильщику бросит, это по настроению. Мог и ничего не дать, да ещё и наорать: знай место своё, чернь! И чекисты не лучше и не хуже. Просто власть поменялась, почувствовали себя господами, вот и все.
Легкими выверенными движениями он прошелся бритвой по севериановским щекам, не пропуская ни миллиметра заросшей щетиной кожи.
– Баньку-то Трифон Тимофеевич на совесть отстроил, все в ней по высшему разряду. "Баня парит, баня правит", как говорится. Каменку сам Кузьма Трофимович Правилин клал, лучший мастер на всю губернию, зеркала в раздевальной в большую копеечку влетели. Семейные отделения барышни с собачками посещали, купать изволили питомцев своих, ублажать. Буфет замечательный, квасок на любой вкус: и хлебный, и солодовый, и медовый, и ягодный. И из вареных груш, с клюквой, с вишней, с хреном. Шампанское для господ из высшего общества: "Моэт", "Аи", "Вдова Клико", "Каше блан", "Родерер Силлери", "Абрау-Дюрсо", "Excelsier".
Северианов улыбнулся сквозь мыльную пену.
– Если верить Вашим словам, не во всякой ресторации подобный выбор был.
– Честное благородное слово! Не считайте меня хвастуном или лгунишкой, говорю истинную правду!
– В чем, в чем, а в этом не сомневаюсь! И что же, все в упадок пришло?
– Революция...
– индифферентно и внешне совершенно безучастно вздохнул цирюльник.
– Все наперекосяк. "Весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем...". И так далее. Разрушить-то разрушили, а что впоследствии? "Мы наш мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем"? Такое возможно? Чтобы из грязи да сразу в князи?
Северианов задумчиво проговорил.
– Жизнь штука сложная. Чего только не случается. И из грязи в князья, и из вчерашних дворян в сотрудники ВЧК, и, наоборот, из пролетариев в купцы. Диалектика...
– Хорошо, - согласился цирюльник.
– Я могу понять, когда вчерашний голодранец в большие господа метит, в люди выбиться хочет, это естественно, я сам из таких. Но господам дворянам служить в ЧК? Зачем? В голодранцы, извиняюсь, пожелали?
– Совершенно необязательно! Может быть, романтики захотелось, лавры Робеспьера покоя не дают. А возможно, для обогащения... Слышали историю про председателя ЧК, того что с реквизированными драгоценностями исчез при освобождении города? Про Житина?
– Да уж, - цирюльник, словно что-то шепча, пошевелил губами, задумался. Опустил битву, внимательно разглядывая Северианова. Редкие брови сошлись на переносице, лицо, цвета молодой свеклы, побагровело сильнее и походило на хорошо проваренный бурак. Капельки пота предательски набухали на лбу, стекали по щекам, струились по подбородку. Северианов деликатно сделал вид, что не замечает волнений цирюльника.
– А ещё, возможно, родовое имение заложено - перезаложено, в наследство сплошные долги достались, денег нет, долговая яма грозит. А происхождение дворянское на хлеб не намажешь и в рот не положишь. А скажем, какой-нибудь Васька Бесфамильный или Федька Рябой, бывший холоп, дрянь, чернь, ничтожество состояние сколотил на торговле тухлым мясом, либо гнилой пенькой, и теперь сам в богатеях ходит. И если сменить сюртук в талию, смокинг и редингот на кожаную куртку, галифе и фуражку с красной звездой, то у холопа бывшего, а ныне кровососа и мироеда, можно излишки золота изъять на революционные нужды.