Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
— Надо правду сказать, — заметила Анна, — постоянное стремление каждого предмета к упадку, к какому-то внутреннему и внешнему расстройству, служит для меня загадкой. Поддержать чистоту, уютность и убранство в доме, а тем более соблюсти все эти условия в отношении к столу, — я считаю за верх искусства. Но попробуйте приступить к этому; смотришь, на вас со всех сторон нападают стаи мух, тараканов, муравьев и москитов! С другой стороны — как будто человеку уже предназначено делать неприятным, приводить в беспорядок и даже разрушать всё, что его окружает.
— Эта самая мысль мелькнула в голове моей, когда мы были на собрании, — сказала Нина. — Первый день очаровал меня. Всё было так свежо, так чисто, так привлекательно, но к концу второго дня, где ни ступишь,
— Действительно, как это гадко! — сказала Анна.
— Я принадлежу к числу тех созданий, — продолжала Нина, — которые любит порядок; но наблюдать за ним не в моём характере. Мой первый министр, тётя Кэти, умеет превосходно его поддерживать, и я и в чём не противоречу ей; напротив, стараюсь её поощрять, и за то там, где я не вмешиваюсь, всегда отличный порядок. Но, Боже мой! мне нужно переродиться, чтоб полюбить за этот порядок тётушку Несбит! Вы бы посмотрели на неё, когда она вынимает из комода перчатки или манишку! Сначала поднимется, ровным шагом пройдётся по комнате, возьмёт ключ из ящика на правой стороне бюро и отопрёт комод с таким серьёзным видом, как будто готовится к жертвоприношению. Если перчатки скрываются где-нибудь в глубине комода, она медленно, не торопясь, с расстановкой, вынет одну вещь за другой, возьмёт что ей нужно, снова уложит каждую вещь, запрёт комод и положит на прежнее место. При этом, выражение её лица становится таким, как будто в доме кто-нибудь умирает, и ей нужно отправиться за доктором! Со мной совсем иное дело! Я подбегаю к комоду, разбросаю все мои вещи, как будто над ними промчался небольшой ураган; ленты, шарфы, цветы, — всё это вылетает из ящика, одно за другим, и производит нечто в роде радуги. Не отыскав в одну минуту нужную вещь, я готова умереть от нетерпения. Но после двух-трёх таких нападений на комод, во мне пробуждается раскаяние; я начинаю собирать разбросанные вещи, укладывать их и упрекать маленькую негодную Нину, которая постоянно даёт себе обещание соблюдать на будущее время лучший порядок. Но моя милая Нина, к сожалению, неисправима: она никогда не держит обещания. Скажите, Анна, каким образом вы умеете поддерживать порядок в каждой безделице, которая вас окружает?
— Это дело привычки, моя милая, — сказала Анна, — привычка, которая составляет во мне вторую природу, благодаря заботливости и попечениям моей мамы.
— Мама!.. Ну да, это так! — сказала Нина, вздохнув. — Вы счастливы, Анна; я вам завидую... Леттис, теперь ты можешь подойти сюда, я кончила свою работу; вынеси весь этот сор. Как из хаоса образовалась вселенная, так и из этой смеси цветов и зелени образовался мой чайный столик, — говорила Нина, собирая в одну груду оставшиеся без употребления цветы и листья. — Только жаль, что я много нарезала лишнего. Бедные цветы опустили свои лепестки и смотрят на меня с упрёком, как будто говоря; "мы вам не нужны; зачем же вы не оставили нас на наших родных стеблях!"
— Не беспокойтесь, — сказала Анна, — Леттис успокоит вашу совесть. По цветочной части она одарена удивительным талантом;—из этого сора, как вы его назвали, она составит превосходные букеты.
При этих словах на щеках Леттис сквозь смуглую кожу показался яркий румянец. Она нагнулась, собрала в передник лишние цветы и удалилась.
— Это что значит? — сказала Анна, увидев Дульцимера, который в необыкновенно вычурном наряде поднимался на балкон, с письмом на подносе. — Скажете, как это утончённо! Золотообрезная бумажка, пропитанная миррой и амброй, продолжала она, срывая печать. Представьте себе! "Трубадуры Рощи Магнолий покорнейше просят мистера и мисс Клэйтон и мисс Гордон осчастливить своём присутствием оперное представление, которое будет дано сегодня вечером в восемь часов вечера, в роще Магнолий". Превосходно! Это, наверное, сочинял и писал кто-нибудь из моих учеников. Скажи, Дульцимер, что мы с удовольствием принимаем приглашение.
— Где он выучил такие фразы? — спросила Нина, когда
— Как где? — отвечала Анна, — ведь я вам говорила, что он был главным фаворитом нашего предшественника, который куда бы ни ехал, всегда брал его с собой, как некоторые господа берут любимую обезьяну. Разумеется, во время путешествий он перебывал в фойе многих театров. Я вам говорила, что он что-нибудь придумает.
— Да это просто очаровательное существо! — сказала Нина.
— В ваших глазах, быть может; но для нас это самый скучный человек. Бестолков, как попугай. Если он и способен на что-нибудь, так это на одни только глупости.
— А может быть, — сказала Нина, — его способности имеют сходство с семенами кипрского винограда, которые я посадила месяца три тому назад и которые только теперь пустили отростки.
— Эдвард надеется, что рано или поздно, но способности обнаружатся в нём. Вера Эдварда в человеческую натуру беспредельна. Я считаю это за одну из его слабостей; но с другой стороны не теряю надежды, что в Дульцимере со временем пробудятся дарования, с помощью которых он, по крайней мере, будет в состоянии отличать ложь от истины и свои собственные вещи от чужих. Надо вам сказать, что в настоящее время он бессовестнейший мародёр на всей плантации. Он до такой степени усвоил привычку прикрывать острыми шутками множество своих проказ, что трудно даже рассердиться на него и сделать ему строгий выговор. Но чу! Это стук лошадиных копыт! Кто-то въезжает в аллею!
Нина и Анна стали вслушиваться в отдалённые звуки.
— Кто-то едет, действительно... даже не один! — заметила Нина.
Спустя несколько минут, в аллее показался Клейтон, сопровождаемый другим всадником, в котором, по его приближении, Анна и Нина узнали Фрэнка Росселя. Но вдруг раздался звук скрипок и гитар и, к удивлению Анны, из глубины рощи, в праздничных нарядах выступила группа слуг и детей, предводимых Дульцимером и его товарищами, которые пели и играли.
— Ну, что; я не правду говорила? — сказала Анна. — Представления Дульцимера начинаются.
Музыка и напев отличалось той невыразимой странностью, которая характеризует музыку негров. В мерных и пронзительных звуках её выражался шумный восторг. Содержание арии было весьма просто. До слуха Анны и Нины долетали следующие слова:
"Смотрите все, хозяин едет к нам! Скакун его несёт по кручам и холмам".Чтоб придать песне более выразительности, вся группа мерно хлопала в ладоши и переходила в хор!
"Ребятишки, подпевайте и хозяина встречайте! Возвращаться в дом пора: Крикнем все ему: « Ура»! Порадуем его! Го! Го! Го! Ура! Ура! Ура"!Клейтон отвечал на этот привет, ласково кланяясь на все стороны. Толпа выстроилась в два ряда по окраинам аллеи, и Клейтон с товарищем подъехал к балкону.
— Клянусь честью, — сказал Россель, — я не приготовился к такому торжеству. Это чисто президентский приём.
У балкона человек двенадцать подхватили лошадь Клейтона, и при этом порыве усердия порядок процессии совершенно нарушился. После множества расспросов и осведомлений, со всех сторон, в течение нескольких минут, толпа спокойно рассеялась, предоставив господину своему возможность предаться своим собственным удовольствиям.
— Это очень похоже на торжественный въезд, — сказала Нина.
— Дульцимер истощает все свои способности при подобных случаях, — заметила Анна. —Теперь недели на две или на три он ни к чему не будет способен.
— Следовательно, надо пользоваться пока он в экстазе, — сказал Россель. — Но что значит такое хладнокровное выражение радости с вашей стороны, мисс Анна. Это чрезвычайно как отзывается идиллией. Не попали ли мы в волшебный замок?
— Весьма может быть, — отвечал Клейтон, — но всё же не мешает нам очистить пыль с нашего платья.